Его друг и биограф Игр Ряснов писал об этом следующим образом: «Инойк, до того как стать адептом Пути, около года работал пастухом заполярских яков,[2] уподобляясь индуистскому богу Кришне. Как не удивительно, но казалось, что он наслаждается длительными перегонами табунов по бескрайней тундре, ночёвками под открытым небом и в целом жизнью, не отягощённой академическими спорами и непониманием со стороны псевдоучёных, научные работы которых более свидетельствуют о крепком седалище, нежели чем о творческом и нестандартном мышлении. Такая работа оставляла свободным ум, и неудивительно, что начало жизни в Северных пределов совпало с одним их продуктивных периодов творчества учёного, отправившегося в добровольное изгнание»[3].
Когда же малое дитя влеклось гулять
По сумрачным лесам чужих востоков
[4],
Безжалостное время текло вспять,
И поступь смерти виделась далёко.
Безудержна душа – она одна,
Несома диким миром, для храбрости зовёт
Остатки недобра, осколки сна
И вечности глаза, запущенной в полёт.
Несмотря на то, что Инойк Загор всю свою жизнь предпочитал жанр научной публицистики и метасознательных трактатов, трансгуманитологическая рефлексия, в его поэтических текстах высвечивает следок личной жизни автора. Напряжённость осмысления бытия сочеталась с лиричностью детских воспоминаний и юношеских мечтаний. Уже позднее в работах Загора стала индуктивно прослеживаться идея страдания от несвершённости, которая подчёркивалась каждым наблюдением из личной жизни таинственного мыслителя. В этом аспекте интересно проследить «безудержность души» самого автора с его пристрастием к оккультным техникам на ранних этапах жизни. Совершенно негативно отзываясь о различного рода идеологиях потустороннего, Инойк тем не менее кропотливо работал над источниками, в которых хоть косвенно упоминались практики скольжения между пространствами. То, что называлось странствия души, рассматривалось в египетской «Книге мёртвых», в тибетском буддизме как переход в Бордо, в кабалистике в виде странствия в поисках Бога и других практиках, очевидно, хорошо знакомых Загору. Вероятно, всё это и положило начало его размышлениям о возможности транспространственных коридоров, как объектов реального мира, постижимых не только умозрительно, но и эмпирически.
Уже в это время Инойк осознал возможность сочетания волеизъявления нашего сознания, энергетических потоков и тоннелей «дикого мира», подразумевая возможность управления силовыми полями Универсума с помощью ментальных порывов. В свою очередь, уместно сделать вывод, что Загор исследовав религиозные и оккультные тексты от древневековых царств до поздневековых территориальных структур, искал в мифологии эзотерические включения, способные лечь в основу транспространственной парадигмы (Ланойонг, 2371). Отталкиваясь от бессмысленных в практическом отношении конгломератов эзотерических знаний, Инойк пытался отыскать закономерности во всех доступных ему источниках для того, чтобы очертить единое смысловое поле. Его переезд в Срединное За-Полярье ознаменовал собой завершение поиска эзотерических компонентов в мифологических источниках. После этого учёный приступил к строительству мифологии иного порядка.