Птицы не вьют гнезд на чужбине - страница 9

Шрифт
Интервал


Справедливость восторжествовала, а пока вилась долгая дорога в затерянные глухие края, все дальше от родного дома.

Ехали день и ночь, иногда забывались в тяжелом сне. Проснувшись, долго не могли понять: где они и что с ними. Когда рассвело, увидели в зябком растворяющемся тумане полустанок и эшелон, исчезающий за горизонтом.

Ссыльные всё прибывали из деревень, сёл и городов.

Дети плакали. Подогнали вагоны и глав семей под конвоем поставили в строй на перекличку. Потом начали выкрикивать фамилии и по наспех сколоченному деревянному трапу загонять в вагон. Окна в беспорядке были забиты досками. Внутри сразу стало душно. Закрыли двери вагонов, и эшелон медленно тронулся. Надрывно перестукивали колеса, скрипели тормоза, пахло мазутом и гарью.

Нурхамат подумал: неизвестность – это страшно. Она была липкой и тяжелой. Остановок не объявляли. В вагонах стоял несмолкаемый плач и стон детей и взрослых.

Состав с натугой шел в гору.

Нурхамат поднялся с грязного пола и попробовал выбить одну из досок на окне, наспех заколоченном. Поранился об гвозди, но работу не прекратил. Получилось. Поток свежего воздуха смело ворвался в смрадный вагон, на душе стало легче.

Внезапно он почувствовал, как пока еще очень далеко и слабо, но забрезжил свет. Появилась вера в лучшее, захотелось что-то сделать для этого. Страх медленно отступал, давая возможность проанализировать произошедшее. Подумать о том, как быть дальше.

Сколько ехали – никто не помнил. Станция. Раздвинулись тяжелые двери вагонов, в глаза ударил яркий солнечный свет. Люди зажмурились, не замечая выступивших от резкого света слез.

Глав крестьянских семей отделили и под стражей увели. Эшелон с семьями раскулаченных перегнали на какие-то железнодорожные пути, заросшие мхом и мелким кустарником. Зарядил мелкий дождь, словно оплакивая ушедших в неизвестность.

Наступила ночь. Дождь и ветер отступили. В беспорядке резвилась мошкара. Вагон погрузился в тяжелое молчание. Сна не было. Ждали родных – отцов, братьев.

Марфуга старалась не плакать, прижимала к себе детей, целовала в молочные макушки, вдыхала родной запах, и от этого становилось хоть на мгновение, но спокойно. Иногда женщина замирала и повторяла себе: «Я сильная, я справлюсь, дай Аллах жизнь моим детям! Не оставь нас! Верь, девочка, всегда верь в лучшее. Что бы ни происходило в твоей жизни. И лучшее придет, непременно придет, в самые неожиданные тяжелые времена. Все будет в порядке!».