До этого Эрик никогда не бился все три раунда, обычно он побеждал в конце первого, иногда в начале второго. Но не в этот раз. Бой затягивался и становился жёстче, явное преимущество было у новичка.
Эрик дотронулся до платья Кристин:
– Крис, сейчас я просто ненавижу этот цвет.
– Но это же твой символ! – ответила девушка.
Эрик покривился. До недавнего времени он действительно считал, что красный цвет приносит ему удачу. Мысли о таинственной поддержке различных талисманов или оберегов иногда приходили ему в голову, но он не придавал им особого значения и придерживался мнения: то, к чему ты особенно привязываешься, делает тебя его рабом. Руководствуясь этим принципом, Эрик не привыкал ни к чему в своей жизни, по этой же причине он часто менял своих подружек.
– О чём вы разговаривали с медсестрой?
– Ни о чём, – отрывисто ответила Кристин, – ах да, я спросила хорошо ли ты спал сегодня.
– И что она ответила?
– Что ты спал прекрасно.
Эрик посмотрел ей в глаза и хотел сказать, что роль стервы у неё получается хорошо, но Кристин уже направилась к выходу.
– Поправляйся, Эрик, – сказала она, улыбаясь одними губами, глядя куда-то поверх его лба.
Дверь захлопнулась. Эрик с трудом поднялся с кровати, подошёл к окну. Отогнув край жалюзи, он осторожно выглянул на улицу: рядом с парковкой стояла Кристин. Она повернулась в его сторону и помахала рукой. Эрик поднял руку в ответ, но вдруг понял, что её радостный, оживлённый жест предназначен не ему, а кому-то другому, этажом ниже.
Он непроизвольно пошатнулся, в голове появился адский гул. Палата стала тёмной и будто искривилась. Он попытался удержать равновесие, но всё равно рухнул на пол.
2
В палате раздавался низкий голос медсестры, напевавшей протяжную песню. Голова Эрика неудобно упиралась в металлическую спинку кровати, но он не обращал на это внимания. Он прислушивался к ровной, спокойной мелодии, и непрошенные слёзы стали застилать глаза. Эрик пытался сдержать их, но бойкая струйка уже вырвалась и потекла по разбитой щеке. В этот момент ему стало тягостно и противно за тот постоянный самообман и юношеское предательство, которые несколько лет невыносимо мучили его.
– Господин Монер, – прошептала медсестра, – вы, безусловно, сильный человек, но, мне кажется, вы боитесь себе в чём-то признаться.