Я люблю сады. Еще в детстве я узнавал у мамы, страстного садовода, названия растений и беззаботно играл среди больших фруктовых деревьев и перистых кустов спаржи. Уже много лет я регулярно езжу в Борним под Потсдамом посмотреть на прекрасный сад селекционера Карла Форстера. В Версале я могу часами гулять по potager du roi[3] Жана-Батиста де ла Квинтини. От Сиссингхёрста, загородного поместья и обширного сада Виты Сэквилл-Уэст, разделенного по цветам и оттенкам, всякий раз захватывает дух. В последние годы меня особенно завораживали работы Пита Удольфа, голландского дизайнера садов. Его творения отличаются дикой красотой. Они напоминают ритмичные моря из растений прерий, местных многолетников и трав: там всегда что-то цветет, а изящные формы некоторых насаждений ласкают взгляд даже зимой.
Сады Удольфа отзывались во мне чем-то, что трудно облечь в слова. Они не только удовлетворяли потребность в уединении, но и позволяли почувствовать возможность что-то противопоставить тяготам современности. Они доказали: мы способны хотя бы в малом сделать мир красивее и, пусть лишь на участке земли, заложить основы лучшего будущего. Способны жить с миром и в мире, на который ропщем.
Вдохновленный Удольфом и его философией садов, я предложил Сильвии и Хайко более масштабно перепланировать участок вокруг дома. Я принялся систематически изучать книги Удольфа. Целью был экологически устойчивый сад, который из года в год требовал бы меньше работы, поскольку растения настолько хорошо сочетаются друг с другом и с местом, где высажены, что образуют своего рода мини-экосистему. Сад, требующий минимального полива даже в жаркое лето.
Постепенно мы принялись за работу. У меня был ключ от дома. Когда возникала необходимость или дела мои шли не так хорошо, я садился на электричку и ехал на Липницзе. Там я иногда вставал спозаранку, варил кофе и выходил из дома. Работа руками сопровождалась своего рода умственным трудом, возделывание пространства сада – расширением моего ментального пространства. По крайней мере, так это ощущалось[4].
Той осенью я часто вспоминал знаменитый тезис Жана-Франсуа Лиотара, выдвинутый им еще в конце 1970-х годов, о «конце великих рассказов». Он не имел в виду формы художественного нарратива, а описывал фундаментальную утрату достоверности, от которой страдает наше общество. «Рассказами» Лиотар называл политику и философию, подразумевая, что ни одна из этих областей не может больше претендовать на что-то вроде обязательной «рациональности»