***
Не успело до конца потемнеть в глазах Александра, как впереди вновь забрезжил яркий свет. Тёплые руки, ласковые объятья огромных людей. А он такой маленький-маленький. А главное, беспомощный. Отчаяние поглотило его настолько, что он… заплакал! И услышал собственный голос – плач новорождённого.
Матерью его оказалась мастерица Ефросинья, славившаяся на весь Шадринский уезд своим ткацким умением. Почти еженедельно кто-то да приезжал в их дом поучиться ее мастерству. А если не получалось, так хоть поглядеть.
Рос Сашка (его вновь нарекли Александром) молчаливым, низеньким, сбитым, склонным к полноте, но в то же время разумным парнем. А молчал, дабы не выдавать порой тайных своих знаний и опыта. Благо, родился в той же стороне, что и прежде жил. И многое было знакомо еще с прошлого круга. Как только позволил возраст, отец пристроил его в соседнем поселении, Каменском заводе, на работу в домнах. Многое изменилось в бывшей Каменской слободе, но и многое осталось неизменным: мирные реки Исеть и Каменка, и красоты местные, словами неописуемые. Частенько Сашка, гуляя среди них, вспоминал прошлый жизненный круг и размышлял «Для чего ему дарована память о нём в жизни сегодняшней?».
Хоть он и не родился здесь, но Каменский завод стал для него родным. Как-никак, вторую жизнь живёт в этой округе. Здесь же он обзавёлся хозяйством и женой. Отсель же, с Каменского завода, ранней весной 1914 он и был призван на военную службу. Попал он в гренадёрский полк. В серьезных боях не участвовал, а по пути с сослуживцами побывал в доселе невиданных им фотосалонах и театрах, видел синему. Даже сумел отправить домой две фотокарточки. Но уже в августе 1914 был ранен в руку. Не серьёзно, но в госпиталь его всё же отправили. А оттуда и вовсе домой выписали.
Но и дома, в Каменском заводе, пробыл Александр недолго – без одного дня седьмицу – как снова призвали его в армию. Почти два года он провёл в дороге и боях в составе с всё того же гренадёрского полка. Далеко от родного дома забросила его дорога и судьба. Он обрёл и потерял не мало товарищей. Туберкулёз и тиф косили его друзей похлеще вражеских снарядов и пуль. А его ничего не брало. Он как заговорённый из каждой передряги возвращался целёхоньким. О чем обязательно при каждой возможности писал родным, чтобы не волновались.