Так чужда власти сытого брюха
Песнь свободного смелого духа.
Даже город родной на семи холмах
Ощетинился мачехой злобной
И оставил одну на семи ветрах
В поединке с судьбою недоброй.
Нет, «не дал ей Бог дара слепости»,
Было ясно всё до нелепости:
Верность клятве вела в западню,
Где губили таких на корню.
Жар души залили ледяной водой.
Где-то в бедном глухом захолустье
Оборвёт она резко роман свой с душой,
Будто Волга, достигшая устья.
2001 г.
(Из сборника «Откровения»)
Однажды в одночасье
В расцвете бабьих лет
Я мысленно себя похоронила
И думала спокойно,
что мертва
И для всего уже неуязвима.
Как вдруг при первой встрече с вами
Я остро ощутила неприятие меж нами.
Неужто для игры или насмешки
Вам захотелось убедить меня,
что я ещё жива
И глубоко внутри, за внешней оболочкой,
Живёт ранимая душа?
В расцвете бабьих лет
Я мысленно себя похоронила
И думала спокойно,
что мертва.
Идут года.
О, Господи! Благодарю,
что я ещё жива.
1994 г.
(Из сборника «Откровения», цикл «Былого свет воспоминаний»)
Тонкая грань
А я вас вовсе не просила
В глаза мне пристально глядеть
И при одном прикосновенье
В смятенье чувства цепенеть.
А я вас вовсе не просила
Меня искусно обаять
И, не скрывая удивленья,
Так откровенно изучать.
А я вас вовсе не просила
Во мне сомнение будить,
Что я могла бы при желанье
Свой образ жизни изменить.
А я вас вовсе не просила
Ко мне участье проявлять,
При моём мнимом безразличье
Вдруг равнодушьем задевать.
А я вас вовсе не просила…
Простите!!! Я благодарю:
Ведь Афродита рассудила
Нас в том пленительном бою.
1994 г.
(Из сборника «Откровения», цикл «Былого свет воспоминаний»)
Шутка
Вы это сделали нарочно?
Влюбили женщину в себя
И отступили осторожно…
Дым был, но не было огня.
Какой смешной, какой наивный!
Да разве можно так шутить?
Какая Ева среди женщин
Могла б такое вам простить?
Она спокойно, ещё раньше —
Ну, недотрога, ну хитра! —
Своим опасным обаяньем
Сразила молча гордеца.
1994 г.
(Из сборника «Откровения», цикл «Былого свет воспоминаний»)
Золото молчания
И беззащитная ромашка на юру,
Что стойко трепетала на ветру,
Она, сама не зная почему,
Поведала ему, не поднимая глаз,
Спокойно-отрешённо свой рассказ.
Был горек он, правдив и без прикрас,
Как стон внезапный в неурочный час.
И запоздала мысль, что позже гложет нас:
«Наверно, откровенность эта ни к чему.
Чужую боль, пожалуй, не понять ему».