предварительно промочив горло («За молодых»!) и отбросив рюмку, повел Олик.
Наш фургончик в поле чистом,
Как и прежде, – нарасхват,
К нам жених спешит с «Лучистым»
И хлеб-соль подносит сват…
Солидно встававшая из-за стола (во дворе было сдвинуто четыре стола) раскрасневшаяся молодежь так же солидно принималась дрыгать ногами.
Мы веселые ребята,
Мы играем и поем,
За гостями, если надо,
И докурим, и допьем.
Мы бродячие таланты,
Мы понятны и просты,
Если надо – музыканты,
Если надо – и шуты…
У меня на глаза навернулись слезы… сквозь которые я видел Олика, солирующего на сцене столичного тысячника…
Что жених сидит невесел?
Что невесту клонит в сон?
Знает много славных песен
Наш ударник Мендельсон.
Деревенские застолья –
Для таких, как мы, бродяг:
Свежеструганные колья,
Чьи-то клочья на гвоздях…
Может быть, нам просто не повезло?
Ведь бывает так, что корабль наскочит на единственный в заливе риф?..
Или при выходе в открытый космос какой-то крючок зацепится за то, за что никоим образом не должен был зацепиться?
Или…
Не бывает, ответил я себе.
Не бывает.
Хороша ты, мать-гитара,
Коли сила есть в руках –
Двое суток «тара-тара…»
И неделю при деньгах.
Мы приедем и уедем
Летом, осенью, зимой.
И опять приснится девкам
Гитарист наш молодой…
Я вздохнул… Песня продолжалась: все тот же припев, разумеется, сменится повторением первого куплета… а там – по желанию публики – глядишь, все пойдет по второму кругу… Спешить некуда, часики тикают, музыка тинькает.
Я заранее предупредил Олика, что уйду пораньше – нужно в город…
Никуда мне не было нужно.
Обернувшись с пригорка на веселившийся двор, на ублажающий публику ансамбль, ведомый по наезженной свадебной колее… ведомый, если б они все знали, каким… от бога… солистом, я сказал себе: «Смотри внимательно… смотри, Миха, кем бы ты стал… смотри, куда бы тебя завели связанные с рок-н-роллом дела!.. Там, во дворе, у “шуровского” микрофона с гитарой “музима де люкс”, это – ты… Благодари Бога, что пронесло…».
«А душа?..» – возразило что-то во мне… А что такое душа?
Правду говорить легко и приятно
Помню его всегда одинаковым: седовласым, лысоватым, краснолицым, со съехавшим с вертикали носом, в этом неизменном плаще болотного цвета, в светло-зеленых спортивных штанах. Без возраста.
Такого трудно не то что любить – такому трудно сочувствовать. В крайнем случае, можно какое-то время смиряться с его пребыванием рядом, пользоваться им и всем, что он может дать, с тем чтобы непременно потом расстаться, наглухо, навсегда отгородиться от этого сырого подвального голоса, от этого нескончаемого его нытья по любому поводу. Будь он энергетическим вампиром, легко пошел бы наверх по трупам своих замученных жертв. Но все было ровно наоборот: каждый, кто по-настоящему пожелал бы, мог вытереть о него ноги.