Красавец обернулся на голос и отошел от меня.
Меня смутило то, как служанка вымученно улыбнулась, бросив осторожный взгляд на красавца. Слуги переглядывались, бросая тревожные взгляд, то на красавца, то на меня.
Он шагнул к колыбели, склонился над ней и внезапно его лицо изменилось. Он резко повернул голову в мою сторону, а в его глазах читалось удивление, смешанное с брезгливостью.
– Все вон отсюда! – произнес он коротко и глухо. – Оставьте на с моей супругой наедине!
Что-то в его голосе пугало и заставляло подчиниться.
Служанки поспешили уйти. Доктор собрал чемодан, откланялся и тоже направился к двери. На ходу он бормотал прощание и какие-то рекомендации по поводу супружеского долга. Потом дверь закрылась.
– Мадам! – резко и недружелюбно произнес красавец, сверкнув темными глазами. – Как вы это объясните?
Он указал рукой на колыбельку.
– Вы сейчас о чем? – спросила я, удивленно.
Сон уже переставал мне нравиться. Напряжение росло в воздухе.
– Вы прекрасно знаете, о чем я! – резко произнес красавец, отшатнувшись от колыбели так, словно оттуда к нему тянулись щупальца.
– Так, объясните мне, в чем дело? – спросила я, немного не узнавая своего голоса. Интонации узнавала, а вот голос показался чужим.
– Не надо притворяться! – прорычал красавец, брезгливо отходя от колыбели. – Впрочем, не хочу слышать ни слова! Такого позора я вам не прощу!
Все, спасибо, сон посмотрела, пора на работу! У меня с утра планерка, так что не хочу на нее опаздывать. Я закрыла глаза, в надежде проснуться у себя дома.
– Мадам, я вас покидаю! – произнес звенящий холодной ненавистью голос, когда я готовилась услышать злополучный будильник. – На мое содержание можете не рассчитывать! После такого, я вас знать не знаю! Поместье я оставлю вам. Это – единственное. И больше ничего!
Я снова открыла глаза, видя, как разъяренный красавец стоит посреди комнаты. В его почти черных глазах полыхал огонь ненависти.
– Вы могли бы… – начала я, но меня перебили.
– С этого дня я не желаю вас видеть. И ваша дальнейшая судьба меня не интересует! – произнес красавец, а его глаза сверкали яростью. – Живите, как хотите! То, что лежит в колыбели, я отказываюсь признавать своим ребенком! Я не могу предъявить это обществу!
Его глаза злобно сверкнули, а ноздри свирепо раздувались. Мне кажется, он был близок к тому, чтобы что-то сломать! Причем, что-то в его взгляде подсказывало, что первым он готов сломать мою шею!