– Твой друг и учитель?
– Да. Кстати, как насчет знакомства с ним?
– Даже не знаю, слишком неожиданный вопрос. Но раз он твой друг, то да, наверное, я бы хотела.
– Обязательно познакомлю вас, когда он вернется с отдыха в горах, Саг не любит, чтобы его там беспокоили.
– Значит, это он тебя всему научил?
– Он научил многому, но то была лишь малая часть.
– Твоим настоящим учителем была она, да? Стерва.
– Да. И она была отвратительна: эгоистичная, жестокая, сумасшедшая стерва. Я могу ненавидеть ее до зубного скрежета, но не могу не признать, что многие ее уроки, пусть были… своеобразными, но весьма поучительными. И в том числе, она показала мне, что будет, если давать людям слишком много, если отвечать на все их просьбы. Сначала они счастливы от любой малости, однако, постепенно появляются новые желания, запросы растут, и так до бесконечности. Ты не представляешь, во что может превратить человека вседозволенность. Даже самых святых она способна обратить в чудовищ, если их воля недостаточно сильна. Поверь, я видел ужасные вещи. И мне… пришлось убить всех тех людей. Это тоже было частью урока.
– Все лучше понимаю, почему ты зовешь ее именно Стервой.
– Поверь, даже самые близкие не знают и десятой доли того, что она творила. Многие никогда не знали, кого-то я заставил забыть для их же блага.
– А ты сам?
– Я забыл только ее имя и лицо, а все события попросил лишь обработать, сделав их менее значимыми для меня, чтобы не сойти с ума.
Он говорил спокойно, не делая каких-то акцентов, но в этих словах все равно было столько чудовищного смысла, столько боли, страха, отчаяния и, как ни парадоксально, освобождения. Горького, окрашенного кровью, своей и чужой, иногда все еще кажущегося иллюзорным.
Рэм нес на своих плечах огромную ношу, а в дополнение к этому еще и целый мир со всеми его обитателями и их проблемами. Он не жаловался, не плакался, не озлобился.
Какая же в нем сила…
Я поймала себя на мысли, что хотела прикоснуться к нему, взять за руку, обнять. Хотелось утешить и проявить участие, но я не позволила себе ничего из этого, подумав, что Артарэм может принять подобное поведение за жалость, чего мне совершенно не хотелось, потому что я не жалела его, я им восхищалась. И все же, была в шаге от того, чтобы аккуратно сжать его руку, когда появился взмыленный Валерьяныч: