– Вспомни солнце, вот и лучик!
Владимир вздрогнул. Гессенский с вспененным жирным кремом на глуповатой улыбке протянул эклер, сжатый и помятый пальцами.
– Попробуйте! Уже приготовила! У моей Алёнки стряпня лучше всех! – Крем выполз, словно внутренности червяка, и сразу же в грудь Гессенского упёрлась рукоятка трости. Он так и застыл. Капля крема шлёпнулась на паркет между ними.
Те, кому уже доводилось общаться с Еленским, знали, что взгляд, которым он посмотрел на свои туфли, а потом на Гессенского, не обещал ничего хорошего.
– Это значит, попозже? Смотрите, уже стемнело. До ужина всё разберут! Профукаете.
– Нет, Пётр Ибрагимович, – сказал Владимир. Уголок его рта дёрнулся в деликатном полуоскале. – Это значит…
– Да говорю же! – перебил Гессенский.
– Это значит “нет". Отказ от вашего настойчиво рекламируемого блюда.
Под нарастающим давлением трости Гессенский отшагнул. Владимир смерил его прохладным взглядом и направился к лестнице, желая скорее оказаться на этаже апартаментов, а может, и вовсе там остаться, лишь бы не проделывать обратный путь.
Он очень и очень устал.
Поигрывая пальцами на ручке саквояжа, Владимир свернул в залитый тенью коридорчик. Лестница оказалась такой же узкой, как и в первом шале. Ступени поскрипывали, но дама, спускающаяся навстречу Еленскому, передвигалась так тихо и легко, что, выскочив внезапно из-за поворота, врезалась в него и крепко вцепилась в его плечи. Владимир тотчас придержал её за талию, но сам отстранился.
– Прошу прощения…
Она выглядела обескураженной, пахла едва уловимо каким-то древесно-мускусным ароматом, но Владимир был готов поспорить, что на шее этот аромат раскрывался какой-то цветочной нотой.
– Всё в порядке? – поинтересовался он.
Она кивнула и убрала руки, приглашая его поступить также. Вся хрупкая, утончённая, с аристократической бледностью и с умышленно замедленным будто бы напуганным дыханием, с красиво вздымающейся под чёрной блузой грудью и аккуратно очерченными губами – по всем меркам чаровница, коих немало видел свет. Владимир всё ещё придерживал её, невольно собирая складками шёлковую ткань, и думал, что из всех женщин, которых видел за сегодняшний долгий день, эта – единственная дотягивала до красавицы.
Незнакомка сделала шаг назад, и талия её ускользнула из-под подушечек его пальцев. Глаза её, серые как зимнее небо, тоже изучали, оценивали, взвешивали в нём мужчину, его возможности и ту неуловимую терпкость, которая выдавала качество, лишённое примеси пошлости. Во всяком случае именно это увидел Владимир, а ошибался он редко, особенно в хорошеньких женщинах.