Жить вот так я устал.
Я просто человек, не супермен.
Не сразу понял, что этот визг – сигнал поезда, помноженный на мои вопли, шипение – срабатывание пневматических тормозов, а запах горячего металла – так пойди не разогрейся, когда такая махина применила экстренное торможение.
Сполз по каменной стене, в которую впечатался – лик Грома Виталия Семеновича теперь будут изучать археологи будущего ничуть не меньше, чем плащаницу, – и упомянул того самого в коротком:
– Господи…
Сел на землю в треугольнике между развилкой, вытянул ноги и полез за сигаретами. Сунул в рот сразу две – плевать. Руки тряслись, ноги дрожали, сердце, по-моему, проглотил на бегу – не стучало припадочно, а должно бы.
А может, я уже умер?
Еле в карман попал – колотило меня, как за ноги о столб, и ощущения похожие, – достал сотовый и набрал номер:
– Мариш… – голос, оказывается, приклеился к горлу – просипел что-то нечленораздельное. То ли каркнул, то ли кашлянул и повторил: – Мариш…
– Виталь, с тобой все в порядке? – встревожилась. – У тебя горло болит?
Заботливая моя. Губы сами в улыбке растеклись. И сердце забилось.
– Все хорошо, зефирка. Я тебе сегодня говорил, что очень тебя люблю? – наблюдал, как машинист выбирается из вагона.
Не так уж и узко, хоть и обтер рубахой своей вагон и стену, а пролез. Хотя стой я там, поезд на скорости меня как слайсером хамон нарезал бы. И как тут тогда Тарасов просочился? Или не просочился? Может, раскатало его? Потому и тишина о нем уже три с гаком месяца. Хорошо бы.