Славик надолго замолчал, глядя в сторону леса. Очертание его лица подрагивало, освещённое всполохами костра, а в глазах маленькой оранжевой точкой танцевало пламя. Катя видела, как там, куда он смотрит, мелькали едва различимые тени. Словно за стволами деревьев прятались призраки, не способные выйти на свет и ожидавшие, пока костёр погаснет.
– В общем, я сбегал за отцом, – сказал наконец Славик, так и не оторвав взгляд от леса. – Привёл его, но мальчика уже не было. Мы потом его битый час искали – ничего, как сквозь землю провалился.
– А сам-то почему к нему не подошёл? – поинтересовалась Лена.
– Он… Не знаю, как объяснить. Он стоял впереди, бледный, худой, прямой как палка. И улыбался, понимаете? Широко так, во все тридцать два. За всё время, что я на него смотрел, он даже в лице не изменился. И рукой махал – одинаково, настойчиво, как маятник у гипнотизёра. В общем – жуткий он был до чёртиков. Как будто не ребёнок, а кукла какая-то.
– Так может и правда кукла? – усмехнулся Макс. – Например, отец тебя разыграть решил, чтобы ты без него по лесу не шастал.
– Уж не знаю, какие у тебя были отношения с родителями, но мы с отцом…
Катя резко поднялась на ноги. Сердце билось в груди запертой в клетку птицей. От приятного опьянения осталась лишь тошнота. Голоса друзей злили – казались слишком громкими. Она вновь почувствовала, как лес окружает их, как сближаются стены сосен, как наступает тьма. Вновь почувствовала, что тонет в своём страхе, захлёбывается им. Почувствовала себя напуганной, несчастной. Уставшей от этого до чёртиков. А ещё она не могла отделаться от ощущения, что из-за веток за ней кто-то пристально следит.
– Ну вас нафиг со своими страшилками, – смогла она выдавить из себя.
Славик потянулся к ней, но она вывернулась и быстро пошла к палатке. Тьма будто сгущалась вокруг, и Катя еле сдержалась, чтобы не побежать. Не сделала этого, боясь, что так станет только хуже.
Пулей влетев в палатку, она мгновенно почувствовала себя набитой дурой. Или ребёнком, старающимся привлечь внимание. И ей мгновенно стало очень стыдно, но… Она просто не могла больше оставаться на улице, в темноте, окружённая тенями. Не могла больше вслушиваться в бесконечный стрекот. Или в шорохи, когда кузнечики и сверчки решали на время замолчать.
Она представляла себе ребёнка, о котором сказал Славик. Представляла, каково это – заблудиться в этом бескрайнем лесу, остаться одному в темноте. От одной мысли об этом, страх пробирал её до костей и льдом разбегался по венам. Однако, хуже этого, хуже, чем вообразить себя заблудившимся ребёнком, было то, что и заставило её сбежать. На миг, всего на одно крошечное мгновение, она отчётливо представила, каково будет в этой чаще кого-то встретить.