.
В Дубенском у. Волынской губ. повесившегося хоронят во всей одежде, как был, на границе между двумя полями; могилу обсыпают самосевным и освященным маком, чтобы покойник не мог делать пакостей – не рвал рамы в окнах, не разбивал замков у дверей и т. п.[100].
«На Святые вечера (от 25 дек. – 6 янв.) некрещеные дети распускаются из ада на гулянье; они заходят к тому, кто оставил в сундуке свое платье неперекрещенным, отворяют сундук и забирают, что им нужно. „Как только мы придем туда, где оставлено что-нибудь неперекрещенным, оно само дается нам без всякого труда”»[101].
«К поверьям наших симбирских простолюдинов надо отнести и это заблуждение: они полагают, что опойцы, самоубийцы, а также люди, проклятые отцом или матерью, поступают после смерти, сохраняя свой телесный состав, в распоряжение колдунов, и их будто бы посылают колдуны-плотники или мельники – в долы шалить, прорывать плотины и проч.»[102].
е) Это симбирское мнение о том, будто заложные находятся в распоряжении колдунов, нельзя назвать общепринятым. Обычное же народное мнение по этому вопросу то, что заложные, в частности «удавленники и утопленники, поступают во власть чертей»[103]. Черти же прежде всего употребляют заложных вместо лошадей, ездят на них, очевидно пользуясь способностью их быстро бегать (ср. выше сообщение Манжуры, под буквой в). Из Орловской губ. мы имеем несколько народных рассказов о том, как на удавленниках ездят черти, причем в одном случае черт едет со скоростью 500 верст в ночь[104].
Во Владимирской губ. верят, что опойцы служат вместо лошадей чертям в их беспрестанных поездках по белу свету[105].
В Шацком у. Тамбовской губ., на том месте, где когда-то хоронили опойцев и удавленников, теперь видят какие-то горящие свечи. Там же видят «лукавых духов», со свистом ездящих ночью на опойцах и удавленниках как на своих рабах[106].
«Один дьякон опился вина и умер. После того его шурин шел под вечор по улице и увидел его, запряженного в тройку на пристяжне, а на тройке ехали черти»[107]. А кузнецу случилось раз попадью подковать: ночью стучат к нему в окошко, подъехали на конях люди богатые, одетые хорошо: „Подкуй кобылу, кузнец”. Пошел в кузню, подковал кобылу; только успел повернуться, глядь: уж человек на нее вскочил, а она уж не кобыла, а попадья (незадолго перед тем удавившаяся), а он, человек-то, – сам нечистый. И другие такие же, как он, и все сидят либо на удавленниках, либо на пьяницах. Недели через две после того помер этот кузнец»