Отец?
В голову возвращаются секундные воспоминания отчётливой вспышкой, как мальчишеский голос кричал о пощаде и просил её… у кого? У отца…
Мальчика хотел убить его родной отец?
Только сейчас я понял, что родителями уродливых шрамов могли быть осколки зеркала, которые валялись повсюду в комнате – и на кровати тоже. Означает ли это, что у преступника попросту не было другого оружия, и он взял первое, что попалось под руку? Если так, это значит, что у него сейчас нет оружия, как и у меня. Это нас немного уравнивает…
Я взял тяжёлый конверт. В нём находились фотографии. Почти на всех них была изображена пара: немного полный мужчина с тёмными волосами и женщина с длинными русыми локонами. На некоторых фотографиях она была беременна. Эти фотки мне ничего не дали, поэтому я убирал их обратно в коробку.
По итогу, у меня есть лишь фонарик. Если учитывать, что мой убийца – взрослый мужчина, то мне его никак не одолеть.
Тут я вспомнил, что бутыль из-под спирта стеклянная. А ведь в качестве оружия она могла подойти, разбить и… Да, подойдёт.
Пока я ходил по комнате, то понял, сколько лишнего звука издавали туфли. Снял их, а носки оставил.
Я попытаюсь не наткнуться на неприятности, если это возможно.
Взяв фонарик в левую руку, а бутыль – в правую, я медленно открыл дверь и тихо вышел из комнаты.
Коридоры были длинными, а двери мелькали чуть ли не постоянно. Повороты встречались редко. Я пытался не паниковать, но сердце билось как бешеное. Казалось, что только по одному его стуку меня найдёт кто угодно и где угодно: в этой тихой комнате, в этом слабом коридоре, в том тихом лесу… Торнадо внутри затихло, оно всё сожрало.
Я сжал фонарик и горло бутыли.
Нужно идти.
Везде постелены ковры, на стенах висели чьи-то суровые портреты. Свет слабый, но не стоило исключать, что где-то он мог и отсутствовать. Мне ещё повезло.
Из трёх возможных путей – направо, налево и вперёд – я выбрал первый. Шёл тихо, ничьих шагов не слышал. Это заставляло быть слишком внимательным, держать глаза открытыми и не моргать, стирать кровь рукавом и ждать, когда она сама загустеет.
Я часто оборачивался назад, проверяя, нет ли за спиной кого-нибудь, а потом боялся поворачиваться обратно, потому что думал, что передо мной может кто-то оказаться. Паранойя давала о себе знать. Так хотелось, чтобы пробежала хоть какая-нибудь мышка. Я был весь на иголках. Если эта тишина и будет дальше продолжаться, я боялся, что вообще перестану различать звуки.