, там в коренника
[4] попала пуля, жеребец грянулся о землю, пристяжные встали на дыбы, и тачанка, кувыркаясь, полетела в яр, разбросав людей по сторонам.
Пашку хряснуло о землю, зазвенело в голове. Когда же в глазах прояснилось, он увидел, как вниз сигают, с винтовками и без, красноармейцы. А наверху трещали выстрелы, шла рубка, казаки добивали полк.
Тяжело дыша, Пашка огляделся. Семёна рядом не было, в метре, подплывая кровью, раскинул руки неподвижный ездовой. А потом сверху донёсся конский топот, на кромку вынесся десяток конных с шашками наголо.
– Вылазьте, краснопузые! – наклонился с седла усатый вахмистр. – И быстро, а то бомбами закидаем!
Полтора десятка красноармейцев и Пашка, оскальзываясь в траве, поднялись вверх. У кого были, побросали винтовки. Казаки, окружив всех, погнали к недалекому шляху, на котором другие грабили полковой обоз. В степи с разбросанными тут и там телами верховые добивали раненых.
К понуро стоявшим красноармейцам подскакал офицер в ремнях и с золотыми погонами на плечах, осадил солового[5] жеребца.
– Так что захватили пленных, вашбродь! – отрапортовал урядник. – В распыл прикажете? – и выпучил рачьи глаза.
– Давай их к Карнауховским хуторам, – указал тот в сторону рукой с витой плеткой. – Завтра прилюдно расстреляем.
– Вперед, убогие! – погнали казаки пленных по шляху. Заклубилась белесая пыль, сверху палило солнце.
Хутора утопали в садах, там у колодцев уже поили лошадей и дымили полевые кухни. Пленных загнали в пустой амбар на окраине, рядом с кукурузным полем, выставили у двери часового. Внутри было прохладно, из небольшого окошка в торце проникали лучи света.
Одни опустились на земляной пол, другие привалились спинами к рыжим стенам из сырца, тихо стонал раненый.
– Да, братцы, – вздохнул один из пожилых бойцов, сидевший у двери, – завтра беляки наведут нам решку[6].
– А может, покаяться, глядишь, и простят? – откликнулся второй, моложе, с русым чубом.
– Это ж казаки, дура, – пренебрежительно сказал сосед Пашки, борцовского вида крепыш в тельняшке. – Они тебя причастят шашками, как морковку.
– Точно, – добавил кто-то из полумрака. – Что-что, а позверствовать казачки любят.
Все замолчали, потянулась резина ожидания.
Между тем луч света, пробивавшийся в амбар, стал меркнуть, наступил вечер, а на хуторах запиликала гармошка.