– Вряд ли вам посочувствуют многие из добропорядочных горожан, – возразил я.
– Ну да ладно, не хочу быть эгоистом, – произнес Холмс с улыбкой, отодвигаясь от стола, у которого мы только что завтракали. – Общество, конечно, в выигрыше, и никто не в проигрыше, кроме бедного лишившегося работы специалиста. Для этого человека утренняя газета представляла огромный интерес. Иногда, Ватсон, я видел мельчайший след, самое слабое указание, однако же этого было для меня достаточно, чтобы знать, что великий злой ум тут; так самое легкое дрожание края паутины напоминает о том, что в центре ее засел паук. Мелкое воровство, шаловливые нападения, бесцельные оскорбления. Все это для человека, имеющего в руках ключ, могло быть соединено в одно целое. Для научного исследования высшего преступного мира ни одна столица Европы не представляла таких преимуществ, какие давал в то время Лондон. Теперь же…
Холмс пожал плечами, конечно, умаляя положение вещей, – положение, которому он сам так много способствовал.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как возвратился Холмс, и я, по его настоянию, продал свою практику и вернулся делить с ним нашу старую квартиру на Бейкер-стрит. Молодой врач по имени Вернер купил мою маленькую кенсингтонскую практику и дал мне с поразительно слабыми возражениями высшую цену, какую я рискнул спросить, – инцидент, объяснившийся несколько лет спустя, когда я узнал, что Вернер – дальний родственник Холмса и что деньгами его снабдил мой друг.
Проведенные нами вместе месяцы вовсе не были так скудны приключениями, как заявил об этом Холмс, так как, просматривая свои заметки, я вижу, что в этот период входят случаи с бумагами экс-президента Мурильо, а также возмутительное дело голландского парохода «Феррисланд», которое чуть не стоило нам обоим жизни. Однако же холодный и гордый характер Холмса всегда противился всякого рода публичному одобрению, и он самым строгим образом обязал меня не говорить больше ни слова о нем, о его методах и успехах, – запрещение, снятое, как я уже сказал, только теперь.
Выразив свой шуточный протест, Шерлок Холмс откинулся на спинку стула и не спеша разворачивал утреннюю газету, когда наше внимание было привлечено неистовым звонком, за которым тотчас же последовал стук, точно кто-то барабанил кулаком в наружную дверь. Когда ее открыли, кто-то шумно ворвался в переднюю. Быстрые шаги застучали по лестнице, и вслед за тем в комнату бешено ворвался молодой человек с безумными глазами, бледный, растрепанный и задыхающийся. Он посмотрел на нас и, увидев наши изумленные лица, опомнился и стал извиняться за такой бесцеремонный вход.