– И, конечно, обманула наивного идиота.
– Не-а. Уже через месяц вдовец жил у любовницы, оформив хату на сына.
– Какая редкая в наша время честность! А любовнице это все на кой черт?
– Любовь, Перс, – вдохновенно провозгласила Лера и, ища тепло анемичного солнца, посмотрела в небо, покрытое трещинами темных ветвей. – Человек готов поверить в правоту любого воняющего трупами дела во имя любви.
– Какое неженское заявление. – Эдуард потрясенно уставился на коллегу и несколько непоследовательно спросил: – Влюбилась, что ли?
– Да какое там… – пробормотала Лера и тоже несколько непоследовательно добавила: – Весны хочется, пробуждения.
Построенный недавно отдел полиции походил на крепость чародея из мрачной сказки. Черный бетон, выдвигающийся неожиданными эркерами – будто челюсти великана; запутанные и непостоянные, как течение уголовного законодательства, коридоры. Поговаривали, что где-то ремонт еще ведется забытой бригадой рабочих. Даже сами сотрудники до сих пор терялись в лабиринтах здания, и уже ходили легенды о Темном дознавателе, поджидающем припозднившегося коллегу в отдаленном закутке.
– Андрею ничего не купили, – спохватилась Лера.
– И хрен с ним.
Сунулись сперва не в тот кабинет. После ремонта заказанные для отдела номера на двери уехали в другой город. Там их быстро приспособили, и теперь для разрешения ситуации запрос должен был пройти бюрократические этажи до самого департамента. А пока сотрудники вешали распечатанные номера, ориентировались по витиеватым описаниям, отмечали свои кабинеты наклейками и значками.
У начальника отдела уже сидел Хайруллин; он поднялся, чтобы поздороваться. Михаил Потапович, скупо качнув головой, кивнул на свободные стулья.
Если на Хайруллине форма смотрелась чужеродно, то шеф отдела сам представлялся неподходящим ей: уже пожилой, не пытающийся скрыть свою усталость, с рассохшимся, как у трухлявого дерева, лицом, глухо-строгое выражение которого готово было вот-вот осыпаться. Форма хранила все правильные линии, оставшиеся во владении начальника, и являлась геометрическим продолжением прямых этого кабинета. Даже осанку, казалось, помогает сохранить ему китель.
Однако засыпающие глаза Михаила Потаповича по-прежнему могли щелкнуть, как волчьи челюсти, а голос, в котором слышалось рычание, еще не сдал командную зычность.