Всё идёт своим путём.
Я за свой путь отвечаю
и за то, куда и кем ведом,
вижу ль цель, или глаза на правду закрываю.
Поли открывает глаза и смотрит на витражное окно в форме креста.
– Господи, помоги!
В глазах появляется резь… Боль постепенно растворяется в слезах. Серый кокон рассеивается. Душа становится всё более прозрачной для Света. И в заключительной части симфонии нарастающая интенсивность звучания способствует окрылению души и подъёму в мощном восходящем потоке всё большего созвучия с тем, что свободно от земных печалей…
Твоей улыбкой улыбается мне солнце
Зарождаясь в Горних далях,
в дольний мир с Небес летит
Свет Любви не иссякая.
Ты его в себя впусти!
Когда эта земная жизнь Поли, перевалив через половину (по меркам времени Данте), катилась, если не под явный уклон, то, во всяком случае, по накатанной наклонной плоскости, и она не задумывалась, что у этого движения может быть только одно направление к конечной станции с названием, которое меньше всего хотело бы слышать человеческое ухо, для её души открылась возможность преодолеть притяженье земли, изменить направление движения с падения на подъём и соответственно изменить станцию назначения.
Импульсом послужило событие, которое со стороны могло бы показаться незначительным, но, по её тогдашнему внутреннему восприятию, совершенно небывалое. И проводником к заоблачным высям в отличие от Дантовского Вергилия, умудрённого жизнью и познаньями, оказался юнец – правда, легкокрылый.
Находясь вдвоем в маленьком помещении по восемь часов ежедневно (кроме праздников и выходных), они вынуждены были терпеть друг друга. Это было не просто из-за свободолюбия и склонности к авторитарным проявлениям обоих.
При всём разнообразии интернетовских впечатлений (работой они не были перегружены) у Поли порой появлялось желание живого общения. На правах старшей она позволяла себе вторгаться в пространство своего молодого коллеги. В некоторых случаях это было оправдано. Например, когда то, что трудно назвать музыкой, вырываясь из его компьютера, дребезжало на металлических предметах и на её барабанных перепонках, она восклицала:
– Как можно такое слушать!?
– Я не лезу в ваши дела, и вы не лезьте в мои.
– Если тебе громыханье помогает работать, то мне мешает.
– А вы работаете? – произносит Адам с усмешкой.