Анисия с любовью провела ладонью по старинной книге.
Века пронеслись мимо рукописи, пожары татарского ига и междоусобные распри Киевской Руси не затронули страницы. Поморы сохранили библейские тексты.
– Ради истины слова Божьего дарю её вам. Пусть озарятся сердца прихожан. Берегите Евангелие. Эту книгу Степан Разин держал в руках, когда за своего отца молился в монастыре.
Окрыленные верой, тронулись Велига и Есеня в обратный путь.
– Вернусь я к вам, – обещал он Анисии, Салкову и Афанасию, – доставлю только протопопу книгу…
Через три года в церкви затворились жители деревни. Сожгли себя заживо, приняли мученическую гибель в огне, но не подчинились царевне Софье, которая в 1685 году, объявила следующее:
“Если кто из старообрядцев перекрещивал крещеных в новой церкви и, если он даже и раскается, исповедуется в том попу и искренне пожелает причаститься, то его, исповедав и причастив, всё-таки казнить смертью без всякого милосердия".
Дым гарей пронёсся по земле Русской. Сотнями и тысячами верующие, протестуя, сжигали себя. Но книги передавали в надёжные руки. Священные ветхие рукописи, пробитые молниями, дошли до нас.
Русский душевный раскол растянулся на столетия. Никон, а вслед за ним другие патриархи, наложили проклятья и анафему на старые книги, по которым славяне молились семьсот лет.
Чёрный камень
Весенняя вода выплеснулась на снег, выкрасив его в желтоватый цвет. Чернел издалека невысокий обрывистый берег реки. Голые ветки непроходимых зарослей – караганы, цеплялись колючками за ватный халат, царапали лицо Нарану, сотнику ертаула7. Напрасно он прикрывался плетёным щитом – калганом, продираясь вперёд с длинной саблей.
– Пусть, как собака, сдохну, а найду счастливого духа! Он мне укажет путь. Проклятые куланы8 его спугнули!
Оглянувшись назад, он не увидел кожаной лодки, но услышал всплеск воды от весла.
– Эй, Буриш! Хватит уткой плавать! Поставь на караул надежных нукеров. Зарежь барана до восхода солнца! Не забудь сварить курдюк с печенью. Я вернусь утром.
– Хорошо, – донёсся со стороны реки грубый голос.
“Шайтан из глотки, что ли урчит – совсем не похож на голос лучника”, – подумал Наран, дотронулся рукой до ожерелья из сердолика, любимого камня Пророка, чтобы отвести дурной взгляд, смотрящий на него прямо с чужого растаявшего от солнца неба.