Уже после третьего чтения протокола господин Ренан вместо праведного гнева на поведение монахинь в общественном месте проникся благоговейным ужасом, ибо часто писал очерки о событиях в Церкви и понял, чем все это закончится для самих монахинь. Инспектор Риго был человеком глубоко верующим и всегда испытывал почтенный трепет перед священниками, а тут – преподобная мать Жанна, настоятельница монастыря бенедиктинок, а он пришел в священную обитель с такими новостями…
Устав от попыток осмыслить произошедшее, настоятельница, приподняв брови, наконец-то сложила руки в замок и сказала:
– Что ж… – и было в этом «что ж…» нечто настолько многообещающее, что сестры на галерке вдруг закончили толкаться, замерли и на всякий случай зажмурились. Подглядывала только сестра Бернадетт. Инспектор и журналист перестали дышать. А преподобная мать Жанна спокойным и очень твердым голосом, на какой только была способна, подвела итог, обращаясь к представителю полиции:
– Господин Риго, Господь вознаградит вас за терпение и такт, который вы проявили в решении этой непростой ситуации, связанной с перегревом наших монахинь.
– Перегревом? – не поверил своим ушам инспектор.
На галерке кто-то хихикнул, но мать Жанна терпеливо продолжила:
– Ранняя весна привела к тому, что жара подействовала на умы невинных душ, а дьявол лишь воспользовался их главной слабостью: рвением к благочестию! Действуя во имя Любви́, разве могли эти невинные создания, отрекшиеся от имен земных, от всего земного во имя служения Всевышнему, заплатившие такую высокую цену за свое искреннее желание уберечь горожан от растления, совершить хоть что-то неугодное Господу? – громом прогремел зычный голос матери Жанны, рассыпаясь на тысячи осколков гулкого эха у сводов высокого потолка.
Инспектор и репортер машинально оглянулись на проказниц, которые вот-вот должны были избежать сурового наказания. Те сидели не шевелясь и не моргая. Сейчас, когда вершилась их дальнейшая судьба, они были смирны и почтительны.
Мать Жанна обратилась к представителю прессы:
– И вас, господин Ренан, Господь не предаст в милости – неужели Он оставит без внимания столь внимательного и глубоко переживающего за мораль общества журналиста, как вы?
Мать Жанна наконец-то перевела взгляд своих ледяных голубых глаз на галерку, где в онемении сидели виновницы этого происшествия, и, увидев в них весь вселенский ужас и безысходную скорбь, удовлетворенно кивнула сама себе, произнеся громогласно: