У Шолома была великолепная память (как выяснится позже, избирательная – он часто забывал самые элементарные вещи, а что-то, весьма трудное к запоминанию, мог рассказать наизусть без запинки). У него были несомненные задатки гуманитария и педагога – юноша иногда подменял учителя словесности и с обязанностями преподавателя справлялся блестяще. Как иудей он был избавлен от изучения Закона Божия. Но справлялся даже с не дававшейся ему математикой, не получив ни одной посредственной отметки. Кстати, отсутствие предрасположенности к аналитике в своё время приведёт Шолома к катастрофе – он потеряет все деньги во время игры на бирже. Но это будет уже в другой, взрослой жизни…
Он учился увлечённо и страстно, словно наверстывал что-то упущенное. В классе он слыл отличником. И при этом одноклассники его любили – обычно к отличникам отношение противоположное. Его спасали потрясающее чувство юмора и самоирония. Своим потенциальным недругам Шолом рассказывал… анекдоты про Рабиновича. Как на него после этого можно было сердиться?
Любили юношу и учителя. На уроках литературы он давал фору любому преподавателю.
Самое золотое, что Шолом получил в первый же год обучения в реальном училище – доступ к школьной библиотеке. Он брал книги десятками и, буквально, проглатывал их. Читал очень много и всё подряд – от серьёзных научных трактатов, до бульварных романов.
Особенно его покорил «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Книга настолько понравилась мальчику, что Шолом решил написать такую же историю, но на «еврейский лад». И, действительно, написал собственный вариант «Робинзона Крузо» – с необитаемым островом, Пятницей, попугаем и множеством «хозяйственных приключений» нового Робинзона.
Книга, конечно, была совершенно детской и даже беспомощной. Шолом ничего ещё о ремесле литератора не знал. Но этот первый опыт определил его отношение к литературе и во многом повлиял на выбор профессии.
В библиотеке училища нашлись и книжки на идиш – немного, но среди них была и книга Менделе Мохер Сфорима (по паспорту Соломона Моисеевича Абрамовича), писателя, оказавшего на Шолом-Алейхема огромное влияние (Шолом даже называл себя внуком «дедушки Менделе», а его – своим учителем). Преемственность творчества Шолом-Алейхема прослеживается без особого труда. Касриловка и Мазеповка Шолома – это Глупск и Кабцанск Абрамовича. Но речь именно о преемственности, но никак не копировании.