Ладно, она могла бы еще смириться и приказать завесить все зеркала в доме. А фамильная трость, на которую приходилось опираться при ходьбе, не только облегчала ноющую боль в ноге, но и добавляла ее словам весомости – даже старая кухарка, разменявшая в прошлом году седьмой десяток, не осмеливалась перечить, стоило графине выпрямить спину и одарить ее пристальным фамильным взглядом Росенов.
Но вот эти сны…
То леденящие душу холодным одиночеством, с бесконечными коридорами и крутыми лестницами в никуда, то наполненные шуршанием шелка и отголосками вальса, вперемежку с позабытыми колыбельными – последних, к слову, она боялась еще больше, поскольку наутро хотелось только одного: запереться на ключ, закутаться с головой в простыню и тихонько плакать, обмакивая зачерствевшие булочки в остывший кофе. Вот только новая горничная благополучно затеряла не только ключ от кладовой, но и от хозяйской спальни, и потому каждое утро бесцеремонно распахивала тяжелые серые гардины, разгоняя сгустившиеся тени мокрым полотенцем.
Может, оно и к лучшему.
Зато на переодевание фру Росен тратила, как и прежде, не менее двух часов. Долой халат и теплую фланелевую пижаму – по ночам простыни становились настолько ледяными, что Росен позволила себе отказаться от элегантных кружевных пеньюаров. Хельга подавала ей тончайшую шелковую сорочку и панталоны, сверху – не менее трех нижних юбок, накрахмаленных до такой степени, что они могли стоять сами по себе. Платье из темно-лиловой шерсти, дважды перелицованное и расставленное в боках, зато добротное – такое прослужит еще не один год, а там можно будет пустить его на обивку парных пуфиков в прихожей. Пепельно-седые волосы взбиты и уложены в высокий начес при помощи черепаховых гребней. Такой же, с позолоченной ручкой, лорнет хозяйка всегда носила с собой в неизменном ридикюле из кожи крокодила – подарок дальнего родственника, осевшего в далекой Африке. В крохотных кармашках уютно разместился флакончик с нюхательной солью, носовой платок и матушкин молитвенник с резным костяным узором на обложке, заметно пожелтевшим от времени.
Порой, оглядывая себя в зеркало, фру Росен осознавала, что она и сама с каждым годом все больше становится похожей на черепашку: сморщенную, маленькую, настороженно вытягивающую морщинистую шею из складок своего чопорного наряда. И передвигалась она по дому примерно с той же скоростью – но, с другой стороны, ведь и спешить было некуда.