Обо всём этом мальчик мог догадываться только по звукам, доносившимся до жасминового куста, за которым обычно он и прятался, проскользнув за отцом в этот таинственный сад.
Но в тот день Виктор, ведомый острым желанием наконец разгадать эту таинственную загадку, выбрался из-за куста и медленно, стараясь не дышать и по возможности ничего не весить, прокрался по усыпанной гладкими камушками тропинке до заветной двери.
Ребёнок замер в густой ночной темноте и дрожащей рукой опёрся о стену, чтобы осторожно заглянуть в тонкую полоску неяркого света, что вырывалась из неизвестности и делила ночь на две неравные половины.
Первое, что удалось рассмотреть – спину отца, стоящего неподалёку, прямо за дверью. Испугавшись, Виктор отшатнулся и уже хотел бежать, но отец отошёл в сторону, и мальчик замер, увидев то, что впоследствии запомнилось ему ярко-зелёным и золотым.
Голос отца вырвал Виктора из безбрежной зелени, что вдруг зашелестела вокруг свежей утренней листвой.
– Это ты накормила её? – Мужчина сжимал в руках глиняную статуэтку и смотрел в сторону, в тёмный угол. В минуты ярости Ли Гон – старший не мог смотреть на тех, кто был причиной этой ярости, иначе, ему казалось, он мог убить. Поэтому мужчина выдохнул, пытаясь взять себя в руки. – Ей ничего нельзя давать, кроме зёрен пшеницы. Сколько раз я говорил тебе… Разве это сложно? Не кормить и не выпускать за эту чёртову дверь…
– Но, Константин, она такая бледная. Я думала… – женщина пригнулась, пытаясь увернуться от запущенной в неё глиняной статуэтки, которая глухо ударилась о каменную стену и рассыпалась осколками на пол.
– Тебе не нужно думать! – проорал бледными губами Ли Гон – старший.
Он никогда не любил ту, что сейчас тряслась от ужаса. Женщина была его женой уже лет шесть, но Константин до сих пор не запомнил её имени. Всё, что ему от неё было нужно – это компания её отца. Ну и, как следствие их брака, сын, хотя и он Ли Гона мало интересовал.
Ли Гон был наследником огромной корпорации, и её процветание стало главной и единственной целью в жизни мужчины. Но всё могло пойти прахом из-за этой сучки, которая вдруг воспылала жалостью к тысячелетней твари!
Мужчина перевёл взгляд горящих яростью глаз к сидящей в кресле девушке-подростку, лет шестнадцати от роду. Хотя ещё вчера это был десятилетний ребёнок.