Опять двойка. Школьные рассказы - страница 4

– Сама!

– Что? – не поняла мама.

– Сама выноси свой дурацкий мусор!

Внутри у меня тонко задрожало, мелко-мелко затряслось – от ужаса, и радости, и гордости, и ещё какого-то нового, непонятного ощущения. Нет! Я не проведу свои лучшие годы на помойке! И жизнь моя теперь, как у Таньки, будет борьба.

– Я вам не нанималась тут, – сказала я, – и вообще… я вам не рабыня. А ты… ты… капиталистка! Эксплуататорша!

Сердце моё сладко замерло в предвкушении предстоящей схватки. Я ощущала себя настоящим борцом. Как Че Гевара. Или Симон Боливар. Я про него в книжке читала. Он боролся за независимость. И в честь него даже назвали целую страну. То ли Симонию. То ли Боливию.

Сейчас мама схватит тряпку. Или веник. И погонится за мной, как тётя Катя за Танькой. И может быть, даже отлупит. А я буду хохотать и вихлять, как Танька, задом. А мама будет кричать на меня. И ругаться. И грозно топать ногами. И…

Мама взяла тряпку. Намочила её в вед-ре. Выжала. Потом опять намочила. Опять выжала. И стала тщательно мыть чистый пол. И мои грязные следы на нём.

Я стояла молча и ждала, когда же начнётся борьба.

Мама тоже молчала и всё мыла и мыла блестящий, скрипучий от чистоты пол.

– Мам… – растерянно сказала я.

Мама подняла голову и улыбнулась какой-то странной растерянной улыбкой. Щёки у неё были совершенно мокрые.

И мне вдруг стало ужасно стыдно. И так её жалко! Так жалко мою добрую, мою любимую маму!

Я схватила мусорное ведро и выскочила на лестницу. И бегом, бегом… скорее на улицу. Я добежала до помойки и долго-долго трясла над ней уже совершенно пустое ведро.

Ну её, эту Таньку, с её независимостью! Не нужно мне этой независимости. Пусть сама борется, если ей так надо.

– В ми-ри зка-зок то-жи лю-би бу-лоч-кы. Гнум, – по складам прочитала Танька и с треском захлопнула книжку. – Белиберда какая-то. Давай лучше играть.

– Во что?

И чего это я вдруг такую глупость сморозила? Нашла, о чём Таньку спрашивать! Всем давно известно: для неё что в дочки-матери играть, что в морской бой – всё едино. Потому что вся Танькина жизнь – сплошная игра. Даже от шахмат с шашками не откажется, хоть и не смыслит в них ничего. Ферзя называет дамкой, короля – царём. И буква «Г», которой должен ходить конь, всё время меняет у неё размеры, очертания и превращается то в «П», то в «Б», то в разлапистую, на пол шахматной доски, «М».