– Нечего ныть! Попадёшь на кладбище – тогда будешь ныть, а тут курорт Мацеста. Был в Мацесте? Выйдешь – поедешь! – учил уму–разуму изобретатель, – Мёртвому помины, живому в тюряшке именины!
Дни наступили нажористые – еды с избытком хватало на всю камеру. Завтраки подавались с переменой блюд, джентльмены набивали полные рты и накладывали в тарелки соседям. Сыры, колбасы, сладости. Геннадий Владимирович кормил всех, мы не успевали отобедать, как наступало время полдника, а через час и файф-о-клока. Арестанты, памятуя о повальном голоде в менее гостеприимных хатах, старались накушаться впрок.
Имея подтверждённый медицинскими данными сахарный диабет, сам виновник ежедневного торжества на предложение испить чаю с курабье или добавить сгущёнки в кофе не без гордости отвечал:
– Нее, ребята, мне нельзя, у меня ди-а-бет!
Что, в прочем не мешало через полчаса отпилить заточкой массивный кусок хлеба, намазать вареньем и мгновенно поглотить, ничем не запивая. Или между делом, глядя как Оксана Федорова милуется с Хрюшей и Филей, достать тарелку с халвой и в течение пары минут, не отрывая взора от телевизора прикончить ее.
Деньги на тюремном счету у московского авторитета не заканчивались. То и дело кто-то подкидывал. СИЗО, помимо магазина, где удавалось разжиться консервами, лимонадом и соусом барбекю, предоставляло услуги передвижного буфета. Кроме «куба и мазика» – бульонного кубика и майонеза, с которыми легко съедалась любые эксперименты местного повара с перловкой, можно было втридорога заказать пиццу, курицу, варёное яйцо и салат Мимоза.
Поворачивался ключ и с лязгающим звуком отрывалась кормушка:
– Мужики, из буфета кто чё будет? – кричал несчастный Федя, администрация под страхом увольнения обязала сосредоточиться на продажах.
– А чё осталось? – лениво спрашивали мы.
– Печёнка с рисом есть, рыба какая-то с пюре, хрен.
– Хрен, Федя, сам соси, а нам принеси-ка печёночки на всех и пачку чая Эрл Грей! У меня сын в Лондоне живёт. Есть с бергамотом?
Вся камера оживала, осознание, что сейчас будут угощать вылечивало моментально любую разновидность нервно-психических патологий. Арестанты, оставив дела и чтение, славили бытие и садились пировать.
Сам же Геннадий Владимирович питал необъяснимую нежность к несъедобной тюремной баланде. Он шел на многочисленные ухищрения, врал, что камера переполнена, чтобы обмануть баландёра, затянуть в хату лишнюю миску супа, а потом надоедал наставлениями: