Погода была ясная, но дул холодный ветер. В Эдо, наверное, уже распустились почки на иве, а здесь в горах еще лежал снег, лес на склонах стоял безжизненный. Весна еще не пришла.
Остановившись возле одного из обращенных, Проповедник терпеливо ждал, пока тот закончит работу. Наконец одетый в обсыпанное опилками тряпье рабочий подошел к нему, голову он обмотал тряпкой, чтобы пот не заливал лицо.
– Падре! – обратился он к Проповеднику.
«Да, я здесь не только переводчик, работающий на японцев, а еще и пастырь этих обездоленных людей», – думал Проповедник.
– Падре, разрешите мне исповедоваться.
Они укрылись от ветра за грудой бревен и досок. Мужчина встал на колени, а Проповедник прочитал на латыни исповедальную молитву и, прикрыв глаза, внимал словам, доходившим до него вместе с неприятным запахом изо рта:
– Когда язычники насмехаются над верой Христовой, я молчу, позволяю им издеваться над Иисусом и христианством. Потому что не хочу, чтобы мои товарищи-язычники от меня отвернулись.
– Откуда ты пришел сюда, сын мой?
– Из Эдо, – робко отозвался исповедуемый. – В Эдо нашу веру уже запретили.
Проповедник стал объяснять, что каждый христианин должен служить доказательством существования Всевышнего. Мужчина, слушая его, с грустью смотрел на море.
– Не беспокойся, – пытался утешить его Проповедник, касаясь усыпанных опилками лохмотьев. – Скоро придет день, когда никто не будет смеяться над твоей верой.
Отпустив грехи, Проповедник вышел из тени, отбрасываемой грудой бревен. Мужчина поблагодарил его и неуверенно побрел восвояси. Проповедник знал, что он снова впадет в тот же грех. На христиан, которым пришлось искать спасения в этих краях, такие же рабочие, как они сами, смотрели холодно. В этой стране давно миновали времена, когда даже самураи и купцы наперегонки спешили принять крещение. И виноваты во всем иезуиты! Если бы они, утратив всякую сдержанность, не настроили своим неповиновением против себя правителей Японии, то наверняка золотое время продолжалось бы до сих пор…
«Будь я епископом…»
Устроившись на камне, с которого было видно всю бухту, Проповедник снова предался мечтаниям.
«Я бы не ссорился с японскими властями, как иезуиты. Если бы был епископом, то сделал бы так, чтобы они получали выгоду от отношений с нами и радовались, а мы взамен имели бы свободу проповедовать нашу веру. В Японии это не так просто, как в Гоа или Маниле. Здесь без хитрости и маневров делать нечего. Если уловки помогут внушить несчастным, кто принял веру Христову, самоуважение, я пущу их в ход». Проповедник с гордостью вспомнил своего дядю и других родственников – дипломатов и кардиналов. Ему ни разу не было стыдно за то, что в его жилах течет кровь таких людей.