Родители моей невесты решили похоронить её вместе с любимым украшением, надев его на безымянный палец правой руки, хотя Света при жизни носила колечко на среднем пальце. Возможно, так они надеялись исполнить её несбывшееся желание – стать моей женой – но меня их решение покоробило. Я знал, что там, под землей, в кромешной тьме, обряженная в свадебное платье, с кольцом на правой руке будет покоиться моя суженая, и эта мысль почему-то приводила меня в неописуемый ужас.
На похороны приехала мать и, видя мое состояние, забрала меня в родной город, надеясь, что там я быстрее оправлюсь от потрясения. Но время шло, близилась осень, а мое самочувствие становилось лишь хуже. Целые дни я просиживал дома, уставившись в узоры на обоях. Мать заставляла меня есть, но вкуса еды я почти не ощущал. Я не брился, не стриг волос и ногтей, рискуя превратиться в запущенное существо без пола и возраста, если бы не забота моей мамы. Она ухаживала за мной как за трехлетним ребенком, лелея надежду на скорое выздоровление.
Внутри же меня, в моей голове (или душе?) шел болезненный процесс: я думал о внезапности смерти. Сама по себе смерть не пугала меня. От болезни или старости, она казалась естественной. Всё когда-нибудь заканчивается, думал я, старое, отжившее умирает, чтобы освободить место для нового. Но внезапная смерть молодого и здорового существа представлялась мне преступлением, предательством, местью бога неразумным людям за их прегрешения. Света была прекрасной и чистой девушкой, которая и согрешить-то по-настоящему не успела. За что же её постигла кара? А может быть её смерть – это наказание для меня? Но кто и за что мог так жестоко наказать нас? Сколько бы я не прокручивал эти мысли, ответ так и не приходил в мою бедную голову. Это сводило с ума, медленно, но верно.
Засыпать становилось всё труднее. С приходом сумерек в измученной душе рождалась тревога. Ночи напролет в комнате горел ночник, который, как мне казалось, отгонял от меня мрак и все, что в нем таилось. Но однажды я проснулся и узрел темноту (ночник погас по неизвестной причине, словно кто-то нарочно хотел свести меня с ума). Луна, обычно светившая в окно, тоже куда-то пропала, и я оказался в густой непроглядной тьме, наступавшей на меня из углов комнаты. Я физически ощущал её ледяное дыхание, приближающееся к моему лицу. Холодные пальцы ожившей тьмы вцепились в шею и сдавили её, полностью лишив меня возможности дышать. Теряя сознание, я закричал из последних сил. Крик вышел хрипловатым, похожим на карканье старой вороны, но мама услышала его. Она влетела в комнату, щелкнула выключателем, и пространство озарил яркий свет от люстры. Она обнаружила меня забившимся в угол, с руками, скрещенными на собственной шее, хрипящим от ужаса. Нервы её сдали. Мама пыталась отнять мои руки от горла, обнимала меня и плакала. Когда я устал от борьбы с самим собой и притих, свернувшись калачиком на краю кровати, она вызвала врачей. Так я оказался в психиатрической лечебнице, где провел целый год, который никак не запечатлелся в моей памяти. Из больницы меня забирал Серёга, мой лучший и единственный друг.