Милованов кивнул, без долгих раздумий соглашаясь с Крюковым.
– Заявление у нас, возбуждаем дело, задерживаем подозреваемого.
– А если Дробнякова откажется от заявления?
– Ты объяснил ей, что это невозможно?
Севастьян цокнул языком. Не объяснял он потерпевшей, что дело об изнасиловании обратного хода не имеет, под подпись это правило не довел. И направление на медицинское освидетельствование не выписывал, думал, следователь этим вопросом займется. И потерпевшую допросит в том числе. Но выписывать некому, допрашивать некого. В сущности, у следствия нет оснований возбуждать уголовное дело, а без этого Харитонова задерживать нельзя. А он опасен, очень опасен, даже Милованов это понимал.
– Надо вернуть потерпевшую, – решил он. – Поговори с ней, объясни, кто такой этот Харитонов, пристыди, в конце концов, скажи, что из-за нее еще кто-нибудь пострадает. Я направление на освидетельствование выпишу, позвоню, скажу, чтобы без очереди приняли…
– Я все понял.
Севастьян вернулся в свой отдел, зашел к начальнику розыска, объяснил ситуацию. Майор Пасечник поглумился над ним в привычной своей манере – из-за того, что потерпевшую упустил. Но уговаривать его не пришлось, Харитонов действительно опасен, за одним изнасилованием запросто могло последовать другое, возможно, с летальным исходом.
Дробнякова жила на окраине города, на Северной улице, Севастьян мог бы добраться до места за пятнадцать минут, но застрял в пробке на железнодорожном переезде. Уже темнело, когда он подъехал к бревенчатому дому за хлипким забором из штакетника. Подъехал, посигналил, но ни одна занавеска в окне не шелохнулась. И дверь не открылась. Возможно, Дробнякова еще только находилась на пути к дому. Она оставила номер своего телефона, Севастьян позвонил ей, но напоролся на временную блокировку.
Севастьян нашел автобусную остановку, о которой говорила потерпевшая, дом находился довольно далеко от нее, не меньше километра, если идти по улицам. Но имелась возможность сократить путь через пустырь. От остановки в сторону Северной улицы вела одна-единственная тропинка, теряющаяся в зарослях молодого березняка, уже окутанного вечерней темнотой.
К остановке подъехал автобус, из него вышли женщины, две пошли по улице, а третья свернула на тропинку и очень скоро исчезла в темноте. Неужели Дробнякова? Если да, то такую дуру еще поискать надо. Не могло ж ее на горяченькое потянуть?