Кладбищенский сторож не был похож на типичного, среднестатистического старика. И он таким и не был. С виду ему было лет шестьдесят, однако высокий, седой как лунь мужчина ничем не проявлял подступающую старческую немощь. Скорее наоборот. От него словно веяло уверенностью и силой. У него было жёсткое, волевое лицо, на котором морщины органично соседствовали со шрамами. Нос был сломан в двух местах, придавая лицу еле уловимую асимметрию, а серые глаза смотрели на мир колючим и холодным взглядом. Аккуратно постриженная борода и густые закрученные усы довершали его облик. В отличие от большинства людей его профессии, он всегда был чист и опрятен. И трезв. В общем, он плохо вписывался в окружающую его действительность. И вместо рабочей спецодежды ему больше подошёл бы офицерский мундир императорской армии.
Здорово битый жизнью и повидавший разного на своём веку, здесь он нашёл себе приют. Начальство никак не отреагировало на то, что их новый сотрудник фактически живёт на кладбище. А может и отреагировало, но никто не задавал Петровичу никаких вопросов относительно того, по какому праву он, собственно, тут поселился. Естественно, не просто так! Петрович хорошо похлопотал над тем, чтоб в конторе не обращали на него внимания. Кроме того, на вверенной ему территории был идеальный порядок, а случаев вандализма или воровства никогда не было, что опять же, устраивало начальство.
Кладбище было не простое. Хоронили на нём разных, в том числе и очень влиятельных при жизни людей. Но Петровичу было все равно. Мертвые, такие разные при жизни, одинаково гнили в могилах. А их сон и покой берёг Петрович. Мёртвым старик доверял гораздо больше, чем живым. И на это у него были причины. Близость огромного количества покойников, а также мрачная, жутковатая атмосфера, приписываемая обывателями кладбищам, никак его не смущали. Наоборот, ему нравилась спокойная тишь этого места. А неслышно гуляющий между надгробий ветерок словно рассказывал ему истории мёртвых, нашёптывая ветхие, едва различимые слова.
Сейчас он сидел, развалившись в старом кресле, и читал. На душе было тепло и спокойно. Холодные щупальца непогоды бессильно шарили во тьме снаружи. А в камине, негромко потрескивая, горели поленья. Острый, совсем не старческий слух различал стук капель за окном. Они срывались с края крыши, покрытой шифером, и били о дно ржавой перевёрнутой бочки. Этот едва слышный звук тоже вплетался в атмосферу скромного уюта, и от этого старому сторожу становилось как-то особенно хорошо. Он забывал про книгу, закрывал глаза и напевал себе что-то, мыча в прокуренные, порыжевшие от табачного дыма густые усы.