Разоблачившись, уселись у столика в тени громадных листьев диковинного растения. Появился половой. В косоворотке лимонного цвета, в зелёном бархатном жилете и лакированных сапогах, голенища которых можно было бы использовать в качестве зеркала, если бы появилась вдруг нужда побриться. Плотно приглаженные, волосок к волоску, чёрные волосы. Большие раскосые глаза.
«Роскошный парнишка! – подумал Корф. – Должно быть, татарин».
– Что прикажете? – склонился половой.
«А голос-то какой! С модуляциями!» – утвердился во мнении Исидор Игнатьевич, а вслух сказал:
– Значит, так, голубчик! Для поднятия интереса бутылочку «Смирновской», – посмотрел на загрустившего Зорича и добавил: – Нет, лучше парочку. Ну и закусочку. Балычок там, грибочки, огурчики, чтоб хрумкали, а остальное… позже решим.
Половой исчез, как и появился, – тенью.
– Карп Петрович, – принялся за приятеля Корф, – что ты всё голову задираешь? Интересного там что?
– Да вот дерево это первый раз в жизни вижу. Да и на дерево-то не похоже. Лопух какой-то. Сколько он будет расти? Там до стеклянного потолка чуть осталось. Прямо баобаб какой-то!
– Нет! – назидательно поднял палец Исидор Игнатьевич. – Это, мой милый, не баобаб, но дерево это действительно тропическое. Банан называется.
– Во-о как! – протянул Карп Петрович и сокрушённо покачал головой на диковинной шее.
Есаул, досадливо морщась, слушал собеседников. Они мешали ему. Он неотрывно смотрел на Диану. Она сидела в дальнем углу за какими-то пальмами, фикусами и густыми кустарниками. Сидела одна, к ним спиной. Небольшая шляпка, кокетливо сдвинутая вбок. Густая копна волос, подобранная снизу, не скрывала красоту её шеи и хрупких плеч. Из-под белоснежного меха шубки был виден краешек изумрудного цвета шали.
«Боже мой! – стиснув зубы, думал есаул. – Как она хороша! Та женщина, которая сломала мою жизнь! Сколько лет я, обманывая себя, проклинал её. Она преследовала меня в часы отдыха и не давала уснуть по ночам. Она всегда жила во мне сладостной болью».
И обида на всё, и жалость ко всему, и жгучая тоска по потерянному навсегда выползли из тайников души и оплели сетью своей бедного Евгения Ивановича.
«Напьюсь!» – с горечью подумал он. И тут тёплая ладонь легла на его, лежащую на столе, и сжала её. Похоже, великодушный Исидор Игнатьевич понял его состояние и ободряюще улыбнулся ему. А тут как-то вовремя появился половой с огромным подносом.