Родители одобрили экспедицию и моё участие в ней. Готовился я к экспедиции точно придерживаясь списка вещей, которые надо обязательно положить в рюкзак. Сперва я всё сложил в кучу, а потом, аккуратно, вещь за вещью уложил в рюкзак. В наружный карман рюкзака я уложил сперва ложку, потом алюминиевую тарелку и, в конце, алюминиевую кружку и складной ножик. Складник называется. Тарелка и кружка имели вмятины от былых походов, но это придавало им необыкновенную ценность и привлекательность. И все должны были понять, что это не первая моя экспедиция.
До отправления в этнографическую экспедицию оставался ровно один месяц.
С этого момента дни потянулись медленно-медленно. Город разрезала огромная река, и мы с друзьями, пошли по мосту на другой берег в дремучий лес. Мы всё время видели его со своего берега, и он нам казался загадочным и сказочным. И что там живут всякие чудища, которых надо обязательно победить. Но лес оказался просто топольником из очень молодых и низкорослых деревьев. Все деревца были не выше меня. Наверное, ветром года два назад занесло семена, и они здесь прижились. В общем скорее это были кустики или кусты. Мы шли вдоль невидимой реки, раздвигая руками молоденькие тополя, покрытые мягкой зеленоватой корой.
Из кустов появилась белобрысая голова местного. Увидев меня, он крикнул: – Городские здесь. Бегите сюда. Давайте зададим им жару.
Мы не стали дожидаться жара и чесанули кто куда, но в целом от местных и в целом к мосту. Нас хлестали изо всех сил маленькие тополя. Было больно, но деревенская шпана могла накидать нам ещё больнее. Позади был слышен топот и воинственные крики деревенских. Это подгоняло нас, и если бы учитель физкультуры со своим секундомером оказался бы здесь, он бы зарегистрировал новый рекорд и мы бы стали чемпионами школы, а может быть и мира, по бегу. Постепенно крики и топот преследователей затихли, но нас это не касалось. Мы бежали к мосту, через мост, к своему берегу.
Наконец-то настало тридцатое июня. Завтра знаменательный день – я надеваю на себя мой рюкзак, фуражку … Но с самого утра день стал тянуться, как густой красный кисель. И чем ближе к вечеру, тем кисель становился всё гуще. Руки вязли в киселе, ноги вообще не двигались, а диктор в телевизоре вначале говорил нормально, потом всё медленнее, голос его становился всё ниже и ниже, пока не исчез где-то ниже инфразвука. И я уснул.