– Кем был Сергей, Элеонора?
Она долго не отвечала, прежде чем сказать:
– Этого я не знаю. Он известен мне лишь по твоим рассказам, и он не состоит с тобой в родственной связи. Но он не простой человек, и я бы на твоем месте почаще его вспоминала. Темная лошадка – одинаково может оказаться как врагом, так и союзником.
Неужели всевидящая Элеонора не знала, что я и без того вспоминаю его каждый день? Я пыталась рассуждать о нем трезво, но как раз трезвости-то мне в отношении Сергея и не хватало.
И плевать мне было на то, темная он лошадка или нет. Тут в ход шли иные понятия, иные чувства.
– Спасибо тебе. Я не знаю, из каких интересов ты мне помогаешь, я не имею ничего, чем могла бы тебе отплатить, но помощь твоя бесценна, и я твоя должница отныне.
– Никаких долгов и никакой благодарности не надо, Анна Гольц. Мой дом открыт для тебя сегодня и всегда, и я сделала вовсе не так много, чтобы ты чувствовала себя моей должницей. В моем доме редко бывают гости, и я действительно рада тебе. Пускай мне приходится повторять это в пятнадцатый раз, но я надеюсь, что ты мне наконец поверишь.
– Но ведь дело не только в том, что я твоя гостья.
– Да, но об этом как-нибудь в другой раз. Становится прохладно. Вернемся в дом, здесь можно замерзнуть.
Налетевший ветер казался мне умеренным и особенно меня не тревожил, но я послушалась Элеонору. Приближалось время ужина, и на сегодняшний день свежего воздуха и откровенных разговоров для меня было явно достаточно.
***
Что-то жестокой я стала в последнее время, вам так не кажется?
А? Не кажется?
Стран-но… Я-то думала, все это так очевидно!
Что осталось от девочки, сходившей с ума от боли и одиночества там, в прекрасном и сумрачном Пскове? Что осталось от нежной маленькой Анечки, что осталось теперь от меня?
Сны да воспоминания, с одинаковой тоской и бесцельностью тревожащие смешную шизофреническую мою душу…
Сны? Воспоминания? И только, Анна Григорьевна Гольц?
Да нет, слишком это было бы фальшиво и просто, милый мой друг. Не только оголтело яркие сны, не только чахлые, изржавевшие воспоминания.
Еще ведь я осталась, я, такая беспомощная, ироническая и безжалостная…
Такая вся пушистая весенняя кошечка – мяу! Да, было дело, называли меня в ранней и бесконечно далекой юности котенком и на ушко слова шептали неприличные, но приятные…