, «мирные мавры», которые признавали португальский суверенитет, но в повседневной жизни оставались в основном сами себе хозяевами
[48].
От пребывания Камоэнса в Сеуте, да и от всей его жизни до ареста и заключения в тюрьму в 1552 году, остались лишь расплывчатые и неопределенные следы – письмо, написанное, как считается, в то время, стихи, которые в завуалированной форме могут относиться к событиям его юности, но затуманены позднейшим мифотворчеством. Неизвестно даже точно, где он родился – возможно, в Лиссабоне или его окрестностях, – хотя, похоже, часть молодости он провел в университетском городе Коимбра. В тот период город переживал бурное время. До недавнего времени он был центром связей Португалии с европейской интеллектуальной жизнью, теперь же против него работало рвение иезуитов: португальское отделение общества основал в начале 1540-х годов один из первых сподвижников Игнатия Лойолы Симан Родригеш. Иностранных профессоров, приехавших со всей Европы, бросили в тюрьму, заподозрив их космополитическое и упадническое учение в распространении ереси. Этот процесс достиг своего апогея летом 1545 года, когда Симан Родригеш спровоцировал иезуитских послушников на неистовства: они носились ночью по городским улицам, звоня в колокола и крича в темноте об аде, который ожидает тех, кто совершает смертный грех. Послушники намеренно одевались в лохмотья и терпели унижения от сотоварищей, что служило доказательством их дистанцирования от этого падшего и развращенного мира. Один из них даже принес на лекцию в университет человеческий череп, несмотря на отвращение, которое тот вызывал, и оставил его на столе на целых два часа – как напоминание о неизбежной смерти[49].
Эти нездоровые выходки иезуитов, все чаще отправлявших талантливых новобранцев в чужие страны для распространения веры, не привлекли Камоэнса. Вместо этого он пошел по тому же пути, что и многие молодые люди, которые боролись за попадание в элиту, используя скудные возможности и ресурсы, имевшиеся под рукой. Высказывалось даже предположение (хотя и без особых доказательств), что он мог некоторое время работать под началом Дамиана в Торре-ду-Томбу: это хотя бы объяснило пересечения его текстов с трудами Дамиана. Мы знаем только, что Камоэнс попал в орбиту нескольких знатных семейств, которым посвятил множество строк. Взаимоотношения между ними остаются неясными, отчасти потому, что в моде того времени были придворные стихи, выглядевшие мучительными стенаниями отвергнутого любовника – даже если на самом деле поэт хотел продемонстрировать свое красноречие в надежде получить работу или, по крайней мере, средства, которые помогут ему какое-то время продержаться. Не добившись здесь успеха, Камоэнс сменил перо на меч и отправился служить в Северную Африку, но и это не принесло ему удачи. По сути, пребывание в Сеуте только ухудшило ситуацию, сделав ее безнадежной: правый глаз, отсутствующий на всех сохранившихся изображениях, вероятно, был потерян именно там, хотя и при неясных обстоятельствах.