Но на обратной дороге со службы официантка обнаружила, что заветное окно не горит. Около столба стояли председатель правления с электриком. Председатель смотрел, как небо постепенно становится звёздным, а электрик проповедовал нравственный закон распределительному щитку. Отвечая на незаданный вопрос, председатель объяснил, что товарищество не обязано оплачивать забытый хозяевами свет. А вчера пришла официальная бумага о смерти старухи. Какой старухи? Ну этой, внучки, отвечал председатель. А внук? Про внука ничего не было известно, зато её спросили, не тяжело ли работать в кафе. Не тяжело, а вот название дурацкое – почему «Пеликан»? Что за пеликан? Откуда? Ей велели не расспрашивать.
– А, – сказал председатель. – Открою этот секрет, мне всё равно. Хозяин тутошний, из местных – зовут его так. Просто авторитет какой-то.
И девушка пошла к себе, оставив за спиной этих двоих. С каждым шагом их голоса становились тише, и в этой тишине проявлялось медленное движение ежей в траве и хруст веток в лесу.
(ночной самолёт в дачном небе)
Они кажутся фантастичными, как казался ещё недавно и сам атомный самолёт.
Борис Ляпунов. Вокруг шарика (Огонек. № 18. 1956)
Мы сидели на крыльце в сгущающихся сумерках. Наши матери выглядывали – как мы там, и меня веселило, что они боялись, не покуриваем ли мы. На дачах были тысячи мест, где это можно было сделать тайком, а они боялись, что мы будем курить прямо у них на глазах. Да и бояться надо было совсем других веществ, не табака теперь все боялись.
А уж наши отцы задымили сразу после ужина.
Их фуражки висели рядом – у моего отца околыш был голубой, а у Лёхиного – чёрный. Они всё время шутили, что, дескать, один должен сбивать другого, а тот должен бомбить первого. «Сами не летаем и другим не даём!» – приговаривал Лёхин отец. А вот Лёха всегда завидовал моему шлему, настоящему шлему пилота, чёрному, кожаному, с вставками для наушников. У его отца такого шлема не было, зенитчикам лётные шлемы были не положены. Правда, и мне мать запретила носить этот шлем – если я затягивал ремешок на подбородке, то не слышал уже ничего, а она боялась, что я попаду под машину.
Я бредил авиацией и представлял себя в кабине бомбардировщика – в кожаной куртке, в шлеме, с планшетом, откуда перед вылетом надо достать конверт с указаниями – точно, на Берлин, мы готовы к этому, и моторы нашего ТБ-7 уже ревут на старте, мы знаем, что вряд ли вернёмся на родной аэродром, прощай, мама, прощай, Лёха…