Но едва Яна занесла руку над защелкой, в нос ударил уже знакомый тошнотворный аромат. Выходит, это из подъезда так тянет? Как же она жить здесь будет…
Кстати, об испорченных вещах. Яна только что пробежала мимо сушилки, даже в приглушенном свете заметив, что футболка как была мокрая, так и осталась. Обычная, синтетическая, такие за час сохнут.
Ворваться в квартиру больше никто не пытался – любые звуки за дверью стихли. Яна на носках приблизилась к ней и заглянула в глазок. Там не было видно ничего, кроме темноты перегоревшей лампы над лестничной клеткой.
Кожа горела от ощущения присутствия, и тонкая пустотелая дверь не давала и половины от чувства безопасности, которое так требовалось Яне. Она едва перебирала пальцами, во все глаза глядя в линзу и боясь даже моргнуть.
Больших сил требовалось, чтобы отлипнуть от деревянной накладки – на щеке отпечатался характерный рисунок. Нога подвернулась, опустившись прямо на сапоги, и Яна повалилась всем телом, пролетая головой в сантиметрах от угла обувной полки. Она схватилась за висящую поблизости куртку, но предательская петля порвалась под весом и Яна упала спиной на кованые перекладины. Громко треснула пижама, а за ней и по коже пронеслась боль.
От переполняющей злости Яна ударила кулаком по кованой вешалке, но сразу же спохватилась, зажимая содранную на костяшках кожу.
Две перекладины для хранения обуви медленно переходили в крючки, извиваясь как виноградные лозы. Она больше напоминала массивный виноградный куст, нежели предмет мебели, но на нее все же и уложили ботинки, и повесили куртки, и на верхние сплетения даже бросили одинокий шарф. Тот, кто работал над этой ковкой, наверняка вдохновлялся именно этим растением. Но то ли закончить свою работу ему так и не позволили, то ли опил острых углов вовсе в нее не входил, но постоять за себя мог каждый из завитков. Яна вылила на спину половину бутылки с перекисью, прежде чем удалось остановить кровь. Пижама была безнадежно испорчена, и даже заштопанные дыры не спасли ситуацию – швы натирали свежие царапины, и Яна бросила кофту в корзину.
Кожу, где на груди висел дедовский крест, стало неприятно покалывать, и она обработала и ее на всякий случай.
С рассветом появился Кирилл. Как и следовало ожидать, он самостоятельно открыл дверь и пробрался на кухню так тихо, что прикрой она глаза хоть на мгновение, точно бы не услышала.