– А вот и мы!
Паша посмотрел по сторонам.
– С кем ты говоришь?
Не успел он закончить вопрос, как из-под крапивы поднялся он, Марат. В гниющих ранах копошились жирные черви. Мама наконец отпустила Пашину руку, и Марат потянулся к нему. Паша отступил, но споткнулся. Марат засмеялся.
– Ну что, малой, помнишь, как пожелал мне тогда сдохнуть?
Паша мотал головой, мелко-мелко. Сердце колошматило в рёбра – того и гляди проломит. По пальцами крошечными лапками засучили жучки, забегали.
– Эх, Пашка-Пашка, – Марат открыл огромную пасть, и из неё потянулись длинные черви.
Они извивались по Пашиной коже, обвивали его шею и руки.
– Паш!
Он зажмурился, свернулся калачиком.
– Паша!
Вот они уже обвили его всего, стиснули крепко, как огромнейшие удавы.
– Паш!
Папа?..
Паша нерешительно приоткрыл глаза.
– Ба?..
Над ним нависали знакомые лица: папа и бабушка. Оба испуганные, оба с трудом различимые от яркого света в глаза.
– Ма, убери фонарь, слепишь.
Зоя Захаровна заохала и опустила руку.
– А мама? – Паша подскочил. – Где мама?!
– Паш, ты чего? Приснилось чего, да? Пойдём в дом.
Приснилось?..
Поодаль виднелись огни дома, одного-единственного не спящего в полуночной тьме. Луна уже не была столь истерически яркой и жирной. Никакого Марата и червей. Ни мамы.
– На, – папа заботливо опустил свою рубашку Паше на плечи. Сам остался в старой алкоголичке. Поправил шарф, намотанный на Пашину шею, сразу стало легче дышать. – Запрыгивай, – подставил спину, как в детстве.
– Сам дойду, – не престало пацанам на загривках кататься – маленький, что ли?
– Ну как знаешь.
– Ды кокой тама какы знаися? А ну, ховорят тэбе, залысь!
Паша сурово направился к дому. Сам, на своих двоих.
Свои двое подкосились, и он снова чуть не растянулся на мокрой от ночной росы земле.
– Во-о-о! Сам он!
Папа молча подставил спину, и на этот раз – так же молча – Паша вскарабкался и почти мгновенно провалился в неразборчивый сон.
На утро жара не было, будто бы и не болел. Встали рано – отцу ещё надо было на работу успеть. Правое запястье – то самое, за которое держалась мама – было замотано бинтом.
– Ды куды ж ты ехо ташышь-то? Оставилы б мине ехо здеся!
– Куда тебе? Тебе ж на работу.
– Нуткать и тэбе ж на работу. А мине тут близохонко – захлядывала бы к нэму. А, Митюш?
– Мам, нам пора. Давай, – папа чмокнул мать в загрубевший на солнце лоб и пошёл за руль старенькой Лады.