Как сейчас помнит Марфа тот вечер: дождь по щекам злобной плеткой хлещет (слез-то и не разглядеть), ветер жухлые листья по двору гоняет. И она, Марфа. Сидит мокрым комочком на лавке. Тощий узелок рядом. Никому нет дела. А вот Софья Александровна остановилась. Присела. Расспросила. Взяла за руку и повела. В тепло и сытость. В жизнь. С работой помогла: помощник дворника – невесть что, вроде, а пристроена. Дом приличный, работы не много, да и дочь, которую аккурат тогда в срок родила, рядом, под присмотром. Чего еще желать? А люди в доме жили сплошь культурные да обходительные, всегда: здравствуй, Марфа, дочка как, растет? Гостинцы ей подсовывали. Порой и платьюшки-пальтишки перепадали: чудные такие, нарядные, а уж как они Полюшке шли – любо-дорого смотреть: ангелочек, а не девочка. А Софьясанна, как дочка подросла маленько, нотам ее научила: способности у Полины обнаружились (от поручика-папаши, видно) к музыке. Вот с тех пор Марфа и начала мечтать о лучшей доле для дочери. Вона как Софьясанна живет: в роскоши да в довольстве. Выучит Полюшку на фортепьянах играть, сразу жених подходящий появится, и заживут они в холе и достатке. Софьясанна-то в частной музыкальной школе тогда преподавала, а муж ее – из попечителей той школы оказался. Полюшку туда и пристроили. Образование дали. И как славно получилось, что успели: муж-то Софьисанны не пережил (царствие ему небесное!) революционных перемен, да и саму ее вскоре оттуда поперли. Ну а Полюшка научилась-таки играть так, что люди заслушивались. Поэтому-то, обнаружив в одной из заброшенных квартир рояль, Марфа своевременно его экспроприировала. А что? Если заводы-фабрики можно, то уж старый, покинутый рояль – сам бог велел. Марфа вздыхала: кабы переложить на музыку ее жизнь – невеселая получилась бы мелодия. Да и нынче времена пошли неспокойные. Революция эта непонятная: с одной стороны таким, как она, на руку, а с другой – как была дворничихой, так и помрет, не дождавшись лучшей доли. А Полине уже семнадцать. Невеста. И ни жениха, ни покровителя на горизонте. Болтается между пролетариатом и интеллигенцией. Одни не по нраву, другим не глянется.
Музыка где-то в глубинах очерствевшей души Марфы, сострадая ей, всхлипывала. Вместе с ней поскуливала и Марфа.
Однако непостижимы судьбы Господни. Никто не знает, как в одночасье повернется твоя: может покорежить, а может и ангелов ниспослать, которые новую страничку жизни откроют. Лучшую, что не ждала да не угадывала.