Черт! А если это снова те бандиты? Ладони начинают потеть, и я снова корю себя за трусость.
Я занималась смешанными единоборствами в школе (Папа хотел, чтобы я умела постоять за себя), но, если их много, я ничего не смогу сделать. На ринге я боролась с девушкой моей весовой категории (а категория у меня самая «лёгкая», потому что я всегда отличалась хрупкой фигурой).
Беру телефон в руки и крадусь в сторону двери. По всему дому снова раздаётся звонок, сердце у меня стучит где-то в пятках.
Спокойно, Алена! Все будет хорошо, с каких пор я стала такой пугливой? Папа всегда говорил, что я слишком безбашенная…
Подхожу к двери, нажимаю на камеру. Если там снова эти бандиты, то успею закрыть дверь и позвонить в полицию.
Но нет. Я вижу, что это всего лишь один человек. И это мужчина, присматриваюсь и узнаю его… Не верю своим глазам. Я так мечтала, чтобы он появился, я так много лет мечтала его увидеть! Не может этого быть. Я сплю?
Щипаю себя и понимаю, что нет. Мое желание сбылось. Особенно остро я думала о нем на похоронах отца. Я думала, что он придёт, внимательно вглядывалась в лица присутствующих и искала знакомые черты.
Открываю дверь дрожащими руками.
Видно, что Оскар (лучший друг моего отца) хотел улыбнуться, но при виде меня его лицо становится суровым, как будто он ожидал увидеть кого-то другого…
– Алена? – говорит, приподнимая бровь.
– Дядя Оскар? – спрашиваю и только потом понимаю, как глупо это сейчас звучит.
Мы виделись с ним в последний раз, когда мне было двенадцать. Оскар и мой отец из одного детдома, только Оскар младше на два года. Ему сейчас тридцать восемь. В два раза больше, чем мне.
Они вместе с отцом открыли бизнес, раскрутились, стали очень успешными. А потом Оскар отдал свою часть отцу и решил развиваться дальше – уже за границей.
Они с папой поддерживали связь, но с каждым годом звонки становились все реже и реже. Оскар добился за границей какого-то нереального успеха в инвестиционной сфере, стал очень богатым, живет на Манхеттене… прямо, как в американских фильмах. Он стал для меня ещё недосягаемее и недоступнее. Как будто мне не хватало того, что он, итак, моя запретная страсть.
Папа радовался его успехам, а я нет… Мне было жаль, что я больше не могу видеть его у нас в доме.