Когда я босиком добралась до нижнего этажа, то увидела, что входная дверь открыта. Я увидела на террасе Мейсона.
Трудно не заметить его высокую фигуру, равно как и склоненную голову, и то, что он держал в руках, – мой скетчбук, который я оставила накануне утром.
Рассматривая рисунок, Мейсон мял его пальцами. В сердце сразу стало пусто. Я забыла о насмешках, о стыде – обо всем.
Я подошла и выхватила у него блокнот. И не сразу поверила, что действительно вижу мятую бумагу и испорченные рисунки. Я посмотрела на Мейсона, и из моих увлажнившихся глаз выплеснулась вся горечь, которую я испытывала.
– Мне правда интересно, как ты можешь быть сыном своего отца, – глухо сказала я, этими словами пригвоздив Мейсона к месту, где он стоял.
Это уже слишком: мой мобильник, постоянные колкости, прессинг, теперь еще и смятые рисунки.
Я устала от него, от его выходок, мое терпение кончилось.
Мейсон стоял неподвижно. Сначала он смотрел на меня удивленно, потом взгляд его помрачнел, радужки затянулись темной пеленой, и у меня возникло подозрение, что сказанная мною фраза сильно его задела.
– О, какие люди!
Я повернулась. По дорожке шел Трэвис, его смеющиеся глаза сияли, как два полумесяца.
– Как жизнь? – спросил он так, словно был рад меня видеть. – Хорошо вчера повеселилась?
Я отвернулась, желая скрыть выражение лица, и Трэвис принял мое молчание за стеснительность.
– Поужинаешь с нами? Мы хотели заказать пиццу…
– Нет! – Мейсон вперил в меня холодный взгляд. – Она уже поела.
– А-а, – протянул Трэвис, – жалко! – Он почесал в затылке, затем неуверенная улыбка вернулась на его губы. – С пиццей будет кока-кола. Если хочешь…
– Нет, спасибо, – прервала я, не отрывая взгляда от Мейсона.
Мы бились друг с другом глазами. Наши души кусались и царапались, сталкиваясь в невидимой беспощадной схватке.
Вообще-то я уравновешенная, но гнев, который он умудрился во мне вызвать, заставил содрогнуться даже лед внутри меня. Мы были полными противоположностями друг другу. Мейсон – соль, солнце, огонь и высокомерие, акульи глаза и сердце-вулкан. Я – лед, тишина и сталь. И я, как железо, могла быть хрупкой, но скорее сломалась бы, чем согнулась. Мы никогда не поладим. Такие, как мы, – нет!
Я взглянула на Трэвиса, который теперь смотрел на меня со странным огоньком в глазах.