– Да, но… А у вас не так?
– Я ничем не занимаюсь. И платить не платят.
– Но чем‑то ведь вы занимались. Там, где много солнца.
– Во Флориде. Пытался выращивать апельсины.
– И не вырастили?
– Озноб и жар преуспели несколько лучше.
– О, и у вас! – воскликнула Сюзан. – У меня тоже, сейчас нет, но было. Если я что‑то всей душой ненавижу, это малярия. От лихорадки так глупеешь, такой вялой и угнетенной делаешься, думаешь, перетерпела ее, а она возвращается. Бедный вы, бедный.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал он.
Она увидела, как его лицо – очень даже приятное лицо, обветренное, загорелое, и подбородок не маленький, глаза очень голубые – пошло от смеха рябью и морщинами.
– И апельсинам тоже не повезло, мне их жаль, – довольно глупо заметила она.
Он подул, вытянув губы трубочкой, глаза сузились до серпиков. Совсем не такой неулыбчивый и серьезный, как она подумала. Сказал:
– Это было временное, промежуток заполнить. Теперь, прошу вас, вернитесь к рисованию. Обещал не беспокоить – и побеспокоил.
Но она отложила блокнот.
– Промежуток – между чем и чем? Каким делом вы хотите заниматься?
– Я начинал учиться на инженера.
– И в преклонном возрасте бросили?
Нет улыбки.
– Я учился в Йеле, в Естественнонаучной школе Шеффилда. С глазами стало неладно. Думали, что я ослепну.
Она устыдилась, но Оливер Уорд побренчал мелочью в кармане, прошел несколько шагов по кругу и, вернувшись, стал к ней лицом. Вынул из внутреннего кармана очки в серебряной оправе, зацепил за уши и сразу сделался старше лет на десять.
– Ошиблись они, – сказал он. – Это совсем недавно выяснилось. Со зрительным нервом все хорошо. У меня астигматизм, дальнозоркость, много чего еще, но нужна была всего-навсего эта штука.
Она нашла его по‑мальчишески занятным. Может быть, пробудилось материнское чувство. Она сказала:
– Итак, теперь вы можете вернуться в Йель.
– Я два года потерял, – признался юный Оливер Уорд. – Все мои однокашники уже доучились. А я еду на Запад, сам себя там сделаю инженером.
Сюзан захихикала, чем заметно обескуражила Уорда.
– Простите великодушно, – сказала Сюзан. – Меня немножко смех разобрал: человек, в котором течет кровь Бичеров, становится инженером на диком Западе.
Он застыл, не успев до конца избавиться от нелепых очков: обе руки воздеты к ушам, стекла спущены на нос. Вид раздосадованный.