– Что же нам делать, Ронни? Что же нам делать? – в отчаянии вырвалось у Себастьяна.
– Не знаю, дружище. Но, похоже, выхода нет. Я что-то сомневаюсь, что продержимся тут до восемнадцати. А если вдруг такое произойдёт, то мы уже будем такими психами, что лучше было бы сдохнуть. Тут уже через год все становятся психами, проверено. В большей или меньшей степени. Ах, да, ещё есть вариант прикончить себя.
– Не хотелось бы… – поёжился Себастьян.
– Это пока. Тут до такого состояния доходили, что это оказывалось единственным разумным решением. За последние восемь лет тут произошло семнадцать самоубийств, и два из них – при мне. Очень сильно подкашивает, надо сказать, а ещё наталкивает на определённые мысли.
– Кошмар, – покачал головой Себастьян. – Просто кошмар. Я бы не смог на это смотреть. Надеюсь, этого больше не произойдёт.
– Произойдёт, будь уверен. Всё же какое-никакое, а это решение. Кто знает, может, гораздо лучшее, чем подняться по этой чёртовой лестнице в его кабинет, чтобы не вернуться.
Себастьян промолчал. В глубине души он знал, что Ронни прав.
– Оконная реформа. Однажды мы сидели на уроке математики, и учитель, мистер Степлтон, посреди урока просто выронил книгу на пол, подбежал к окну и выпрыгнул. Просто в какой-то момент он сломался. А упал он очень неудачно, хотя это как посмотреть. Всё же он в итоге умер. На окнах с тех пор стоят решётки. Не знаю, как директор Барни искал ему замену, но математики у нас не было довольно долго, поэтому теперь нагоняем такими бешеными темпами. А ещё был Льюис.
– Хватит, – сказал Себастьян, но оба они знали, что просто так разговор не закончится.
– Льюиса так довело это всё, что он устроил реформу столовых приборов. Знаешь, как это было? Зрелище то ещё. Думаю, никто из нас этого никогда не забудет. Во время обеда он с самым спокойным лицом взял три вилки и воткнул себе в сердце. Только вот он промахнулся и попал в лёгкое, отчего стал дико задыхаться, плеваться и захлёбываться кровью, истекать кровавыми слюнями, при этом пытаясь кричать от боли. Корчился он на полу довольно долго, и мы уже готовы были сами его прикончить, чтобы он не мучился так. Но побоялись. Было просто ужасно. Чёрт, этого не забыть. После этого все вилки были изъяты, и у нас остались только ложки.
Себастьян отвернулся к стене и натянул на себя с головой одеяло. Он не хотел больше этого слышать. Не хотел знать. Всё и так было хуже некуда, а с каждым словом Ронни кровь в жилах стыла всё сильнее. Это просто какой-то кошмар.