Демон спускается с гор - страница 18

Шрифт
Интервал


– Старость – хороший помощник знахарю, – говорила себе Айсэт. – Я приму и это и перестану искать благодарности, когда покроюсь морщинами, когда одиночество станет моим верным спутником, а долгие думы заменят родительские наставления.

Гумзага, почтенного старца, сына жреца и внука жреца, всегда старались одарить лучшим куском, отложить для него шерсти, сшить мягкий пояс или теплые чувяки для старых ног. Кузнец Гуч, еще один сосед Калекута и Дзыхан, украшал железные наконечники посоха Гумзага затейливой гравировкой, зная, как жрец ценит искусные узоры. Дубовыми листьями, или виноградной лозой, или узлами, петли которых подсказывал ему жрец. А сына своего, Тугуза, отправлял носить Гумзагу подарки от жителей аула. К Айсэт он Тугуза не отправлял. Напротив, всячески отговаривал от встреч со странной девчонкой. И Айсэт почти забыла, что в детстве они с Тугузом затевали игры у границы леса. Почти.

Гумзаг принимал благодарность с медленным кивком, разглядывал дары – хороши ли. О тяжком бремени он не вспоминал. И люди тоже не испытывали тяжести, восхваляя его. Гумзаг был стар и мудр. Ничего, и она станет такой. Жреца почитали и побаивались. И ее будут. Со временем.

– Зато тетушка Гошан обещала сыру дать, – подбодрила взрослая Айсэт младшую себя, выглядывающую из-за куста ежевики. – Она добрая женщина.

«Пусть даже просила тебя больше не заходить в дом, – напомнила малышка Айсэт внутри нее. – И Чаж попросит, станет Дымуку легче – и она закроет перед тобой двери. Никто не хочет с тобой играть».

– Болезнь открывает любые двери, – возразила Айсэт, – а я просачиваюсь следом.

«Но болезнь влезает под кожу, соединяется с кровью, пробирается в разум, а ты захлебываешься чужими тенями и молишь богов помочь».

– Они мне помогают, – заверила Айсэт лесные шепоты, норовящие занять место ее внутреннего голоса.

«Тогда молись усерднее, чтобы они помогли и твоим родителям».

Со временем маленькая Айсэт все же научилась смирению и реже обращала лицо к людям. Когда пламя вспыхивало в ней, щека, и без того горячая, нагревалась как котел над очагом, и Айсэт убегала в лес. И в чаще была какой захочет. Пела, кричала, плакала, говорила. Беседа с лесом успокаивала, Айсэт избавлялась от обид и повторяла, как учил Гумзаг: «Травы, заговоры, тепло. И болезнь отступит».