Однако он выдержал, дождавшись, когда ладони наполнятся водой, и лишь тогда…
Движение оказалось слишком быстрым и резким. Собранная вода пролилась, и Даниэль вскрикнул, словно от боли, а затем в отчаянии начал сосать влажные пальцы.
«Еще раз, – подумал он. – Медленнее. Я справлюсь. Я должен».
Во второй раз ему удалось донести до рта глоток дождевой воды. Потом в третий. На четвертый раз вода снова пролилась, но он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы его не слишком это взволновало. Он знал, что на пятый раз дела у него пойдут лучше. Так оно и оказалось – он пил, пока не почувствовал боль в желудке, что слегка его напугало, и он решил подождать, пока организм немного успокоится. Он весь дрожал – со стороны пролома несло влажным холодом, а рубашка Даниэля промокла насквозь.
– Хватит уже этого дождя, – проворчал он, все еще не вполне понимая, явь это или сон. Не сомневался он только в одном – действие обезболивающего заканчивалось, а еще одной ампулы у него не было. – Пора бы уже кому-то придти мне на помощь.
Он уцепился за эту мысль, вызывая в воображении озабоченные лица врачей в белых халатах, укол в руку и наконец успокаивающие слова: «Все будет хорошо, слава богу, нам удалось вас найти, сейчас мы заберем вас домой. Ни о чем не беспокойтесь». А потом – стерильный холод больничной палаты, койка с накрахмаленной постелью, игла капельницы, а также подвешенная на растяжке его собственная собранная по кусочкам нога. Безвкусная еда и постепенное выздоровление под ежедневные вопросы молодых улыбчивых медсестер: «Как себя чувствуете, господин Панталекис? Лучше? Могу я вам чем-нибудь помочь?» Все это он видел в мельчайших подробностях, вместе с тем отдавая себе отчет в том, что картина не слишком реальна. Единственным уцелевшим членом команды «Оптимиста» был Жак, который, скорее всего, сейчас на полном ходу мчался в сторону Кербероса, уверенный, что Даниэль тоже погиб.
По мере того, как усиливалась боль, картины становились все менее приятными. Вместо девушки в чепчике медсестры над его койкой склонялась Катерина, и когда она шевелила губами, из ее рта струилась кровь. Рядом стоял Ивен, возясь с капельницей старческими, изуродованными артритом и испещренными коричневыми пятнами руками, и говорил, улыбаясь, будто Безумный Шляпник: «Не беспокойся, скоро уже не будет больно, обещаю».