– Да, житель полуострова. Он весьма искусный охотник за гагами; вы будете им довольны. Он свободно говорит по-датски.
– А когда я могу его увидеть?
– Завтра, если хотите.
– Почему же не сегодня?
– Потому что он будет здесь только завтра.
– Итак, завтра, – ответил дядя, вздыхая.
Вскоре после этого многообещающий разговор закончился, и немецкий профессор горячо поблагодарил своего исландского собрата. Во время этого обеда дядюшка получил важные сведения, узнал историю Сакнуссема, понял причину вынужденной таинственности его документа, а также заручился обещанием получить в свое распоряжение проводника.
Вечером я совершил короткую прогулку по берегу моря, пораньше вернулся домой, лег в постель и заснул глубоким сном.
Проснувшись утром, я услыхал, что дядя оживленно с кем-то беседует в соседней комнате. Я тотчас встал и поспешил к нему.
Он говорил по-датски с незнакомцем высокого роста, крепкого сложения. Парень, видимо, обладал большой физической силой. На его грубой и простоватой физиономии выделялись умные глаза. Глаза были голубые, взгляд задумчивый. Длинные волосы, которые даже в Англии сочли бы за рыжие, падали на атлетические плечи. Движения его были гибки, но беседа с помощью жестикуляции была ему незнакома. Все в нем обличало человека уравновешенного, спокойного, но отнюдь не апатичного. Чувствовалось, что он ни от кого не зависит, делает все по собственному усмотрению и ничто в этом мире не способно поколебать его философского отношения к жизни.
Я разгадал характер исландца по той манере, с какой он воспринимал поток речей своего собеседника. Скрестив руки, он молча слушал жестикулирующего профессора; желая сказать «нет», он поворачивал голову слева направо, а в случае согласия наклонял ее, но так плавно, что волосы не падали ему на лоб. Словом, экономия движений граничила у него со скупостью.
При взгляде на незнакомца я, конечно, не угадал бы в нем охотника; он, несомненно, не вспугивал дичь, но как он настигал ее?
Я все понял, узнав от г-на Фридриксона, что этот спокойный человек – охотник за гагами. Действительно, для добывания гагачьего пуха, который представлял собою главное богатство острова, не требуется особой затраты движений.
Впервые летние дни гага – род красивой утки – вьет свое гнездо в скалах фьордов, которыми изрезан весь остров, а затем устилает его тонким пухом, выщипанным из грудки. Тотчас же появляется охотник, или, вернее, торговец пухом, уносит гнездо, а самка начинает сызнова свою работу. Хлопоты птицы продолжаются до тех пор, пока у нее хватает пуха. Когда же она оказывается ощипанной догола, наступает очередь самца. Однако его грубый пух не имеет никакой ценности, а потому охотник не трогает больше гнезда, где самка вскоре кладет яйца и выводит птенцов. На следующий год сбор гагачьего пуха возобновляется тем же способом.