– Farja, – сказал проводник, тронув его за плечо.
– Как, паром?
– Der[10], – ответил Ганс, указывая на плот.
– Конечно! – воскликнул я. – Вон там паром!
– Надо было об этом раньше сказать! Ну, ладно, в путь.
– Tidvatten, – продолжал проводник.
– Что он говорит?
– Он говорит – прилив, – отвечал дядя, переводя мне датское слово.
– Во всяком случае, нам придется дождаться прилива.
– Farbida[11]? – спросил дядя.
– Ja[12], – отвечал Ганс.
Дядюшка топнул ногой, но лошади уже подходили к парому. Я хорошо понимал, что для переправы через фьорд необходимо дождаться высокой воды, ибо в это время не бывает ни прилива, ни отлива и паром не подвергается опасности быть унесенным вглубь залива или в открытый океан.
Этот благоприятный момент наступил лишь в шесть часов вечера. Дядюшка, я сам, наш проводник, двое паромщиков и четыре лошади поместились на довольно утлой плоской барже. Я привык к паровым паромам на Эльбе, поэтому весла лодочников показались мне весьма жалким двигателем. Нам понадобилось больше часа, чтобы переправиться через фьорд, но наконец мы благополучно достигли берега.
Через полчаса мы прибыли в Гардар.
Настал час, когда должно было бы стемнеть, но на шестьдесят пятом градусе северной широты светлые ночи не могли меня удивить; в июне и июле солнце в Исландии не заходит.
Однако температура понизилась. Я озяб и еще больше проголодался. И как же я обрадовался, когда нашелся «boёr», где нас приветливо приняли.
То был крестьянский дом, но радушие его обитателей не уступало гостеприимству короля. Когда мы подъехали, хозяин подал нам руку и предложил без дальнейших церемоний следовать за ним.
Буквально следовать, ибо идти рядом с ним было невозможно. Длинный, узкий, темный проход вел в жилище, построенное из плохо обтесанных бревен, и из него вы попадали прямо в комнаты; их было четыре: кухня, ткацкая, спальня и комната для гостей, самая лучшая из всех. При постройке дома не подумали о росте моего дядюшки, и он несколько раз стукнулся головой о потолок.
Нас ввели в большую комнату, некое подобие залы, с утоптанным земляным полом и одним окном, в которое вместо стекла был вставлен тусклый бараний пузырь. Постель состояла из охапки жесткого сена, брошенного между двумя деревянными переборками, выкрашенными в красный цвет и украшенными исландскими изречениями. Такого комфорта я не ожидал; правда, в доме стоял терпкий запах сушеной рыбы, соленого мяса и кислого молока, не доставлявший моему обонянию особого удовольствия.