– Ах ты, сучка, вот так, вот так, – приговаривал он.
Маша умела делать минет хорошо, а живя с Саней, поняла, что лучше самой заглотнуть поглубже, чем мучиться рвотными спазмами. Саня же в это время думал, кончить ли ему прямо сейчас, не растягивая удовольствие, или все же потрахать Машу. Он знал, что Маша, мягко говоря, не испытывает к нему нежных чувств и секс с ним – своего рода плата за жилье и еду. Но ему доставляло несказанное удовольствие, когда удавалось заставить Машу кончить. Подумав об этом, он решил так и сделать, вытащил у нее изо рта член, поставил ее раком возле ванны и стал водить головкой члена по половым губам. Слегка раскрыв губы, он увлажнил головку и начал постепенно вводить ее. Маша не издавала ни звука. Когда член вошел полностью, он левой рукой взял Машу за волосы, а правой сильно сжал ее ягодицу. Он стал с сопением вгонять член в нее, представляя как ее по очереди трахают пять кентавров. Это была его любимая фантазия. Маша сохраняла молчание, но по ощущениям он знал, что ей хорошо, что она сейчас возбуждена и тоже, скорее всего, представляет себе какую-то мерзость. Она стала тихонько подвывать и вдруг, впившись в ванну пальцами, резко выгнулась и протяжно вскричала:
– Аххх-ааа!
После чего тело ее обмякло, ноги задрожали, а Саня вытащил член и стал поливать ее спину каплями спермы.
– Аааа, ништяк ваще! – прорычал он и тут же залез в ванну мыться, не обращая на Машу никакого внимания.
Она опустилась на коврик в ванной, села скрестив ноги и опустив голову, ждала, пока Саня вымоется. Когда он вылез, она дождалась, пока он выйдет из ванной, и полезла в душ сама. Маша представляла себе не кентавров. Всякой раз, когда Саня ее трахал, она вспоминала мужчину из своего прошлого. Того, с кем ей было, наверное, лучше, чем со всеми другими. Того, кто стал для нее открывателем нового мира, мира, растворенного в обыденной жизни, невидимого для обывателей, недоступного и неприкосновенного для них. Мира, про который глупые старухи шептались у подъездов, а бульварные газетенки писали заголовки один страшнее другого. Мира, который на самом деле оказался совершенно не страшным, но таким желанным, красивым, долгожданным для нее. Каким стал и этот мужчина – дерзкий, красивый, сильный, бесстрашный. Таким она его видела. Может быть, отчасти он и был таким. Когда он ее брал – властно и спокойно, нежно и уверенно, – она вся трепетала, растворялась в его руках. И потом… Она даже плохо помнила, что бывало потом. Каждый раз это был полет, восторг, это было так волшебно. И теперь всякий раз во время близости с мужчиной в памяти ее, помимо воли, всплывали эти бережно сохраненные воспоминания. Поначалу от них становилось только хуже, потому что с тем мужчиной вряд ли кто мог сравниться. Но Маша научилась их отгонять, переключаться на настоящее. «В конце концов, – думала она, – не так уж у меня много удовольствий. Даже, наверное, совсем никаких. Так не лучше ли отдаться моменту?» И вот уже она попадала в ритм Сани, и пьяный дурман в голове уносил ее куда-то прочь. «Пусть так, пусть так, – думала она. – Пусть сейчас будет хорошо, даже вот с этим, не все ли мне теперь равно».