Он смотрел Флоре в глаза. Держал красивую паузу. Оратор хренов. Флора и предположить не могла, что когда-нибудь они окажутся в такой откровенной конфронтации.
– Представьте, какой разразится скандал! Нет. Я категорически возражаю против того, чтобы фигурист Чайка был допущен к прохождению допинг-контроля. Сам факт дисквалификации канадского спортсмена – это скандал. Учитывая, что чемпионат проходит на канадской земле, это двойной скандал – и спортивный, и политический. Это совершенно неоправданный риск. Давайте рассуждать логически… – Крис разгуливал вдоль стола заседаний, будто читал лекцию, будто диктовал несмышленым первокурсникам что-то важное. – Всем понятно, что по уровню мастерства Майкл Чайка не может претендовать на сколько-нибудь престижное место. Он едва ли войдет в первую десятку. Так во имя чего рисковать? Если в силу полного отсутствия времени на подготовку нам некем заменить Чайку, лучше вовсе не представлять на олимпиаде второго фигуриста в мужском одиночном. Ради того, чтобы маловыдающийся канадский спортсмен приобрел опыт, Канада не может ставить на карту спортивную честь и репутацию.
Крис Синчаук сел и принялся нервно теребить углы красивого блокнота с красной монограммой Canadian Skating Union. Он смотрел то на эту монограмму, то куда-то поверх голов собравшихся. Ему никто не возразил – он начальник, ему видней.
Флора вежливо согласилась с мнением большинства, на Криса больше не взглянула и ушла с совещания подавленной.
Спать хотелось смертельно. В Калгари половина третьего дня, значит, в Москве половина девятого утра. Совещание Международного комитета медленно подкатывалось ко второму десятиминутному перерыву. Николай Лысенков не выдержал и ушел раньше. Побежал в маленький кафетерий тут же, в ледовом дворце, чтобы выпить четвертый за сегодняшний день эспрессо. Иначе уснет! Кофе здесь отличный, плюшки с вареньем, на местном диалекте именуемые денишами, тоже хороши. Николай любил вишневые. Ему вообще все в Канаде нравилось. Настроение, несмотря на трехдневный недосып, было праздничное.
Какой-то паренек из маленькой очереди, отвечая на телефонный звонок, вдруг заговорил по-русски:
– Ну, я же не знаю ничего, ма. Не знаю! Я же не могу их прямо спросить, допущен Чайка или нет…
Лысенков подошел ближе.