– Скажете тоже.
– Красавица как есть. Вон какая статная, косы черные, бела как барышня, а черты… словно камея[2]. А знаешь-ка что… попрошу я папеньку, чтобы нанял художника твой портрет написать! Вот как есть, в сарафане синем. И выйдет загляденье, я уверена.
– Все бы вам что-то придумывать, барышня.
– Эх, умела б я рисовать… да хоть что-нибудь бы уметь! По балам ходить много ума не надо. Мне скучно, Тая.
– Замуж выйдете – веселее станет.
Лиза фыркнула, крепче прижимая к себе шкатулку.
– Скажи еще – хозяйством займусь. Варенья, соленья, соседи на чаек… тьфу ты… даже слышать не хочу. Я тут читала святцы[3] про старинную жизнь, про княгинь. Как они храмы строили и правили, и книги переписывали, набираясь мудрости и учености… эх. Вот так можно жить. А замуж… Мне б такого мужа, Таичка, чтобы с ним и правда было весело. Да где ж такого взять-то? Ладно, пустое… Свечу подай.
Девушка наконец-то открыла шкатулку, старинную, украшенную смарагдами[4] и позолотой, и Тая осветила ее дрожащим сиянием свечи. Некоторое время Лиза задумчиво перебирала драгоценности.
– Вот он… – вытащила она большой малахитовый перстень. Ее ясные серые глаза затуманились. – Странный… красоты неописуемой – смотри, жилки в узор складываются, словно цветок в камне расцвел. Как живой. А все ж таки странный.
– Наследство славное… Бабушка ваша, да и матушка ее ой непростыми были, – задумчиво проговорила Тая.
– Отчего же?
– Да так, – уклончиво ответила горничная. – Старухи, совсем древние, в Яблоньках много чего болтали.
– О бабушке Варваре Дмитриевне?
– О ней. Что была она… ну вроде как ведьма.
– Да вранье все. То есть, – благовоспитанно поправила себя Лиза, – неправда это. Но перстень-то как хорош!.. К нему и серьги здесь имеются. Надену на бал к Загорской, хоть какая-то приятность…
Она вновь посмотрела в окно.
– Что высматриваете в этакую-то ночь, Лизавета Алексеевна?
Лиза озорно улыбнулась.
– Может, диво какое? Таких ночей в году ведь четыре?
– Да, по одной на каждый из месяцев, в котором тридцать дней.
– Вот говорю – ты все знаешь. А знаешь ли о том, что, хотя доброе волшебство и скрывается от всех, из Небесного града спускаются на землю черная птица Сирин и белая птица Алконост, чтобы защитить людей от зла? Сирин плачет о грехах человеческих, а Алконост радуется, что прощает нас Бог. И тем, кто их видел, никакая нечисть уже не страшна.