Несколько секунд мы стояли, оцепенев, а он продолжал смотреть без отрыва, словно что-то безудержно влекло его к этому окну.
Вдруг Феля затряслась от беззвучного смеха. Я вопросительно посмотрела на неё, но она не могла остановиться, выдувая из горла какие-то крякающие звуки, будто на уроке, когда нельзя смеяться и от этого распирает ещё больше.
Я уставилась на неё:
– Ты что?
Словно страдая от удушья, Феля еле выдавила из себя:
– Я… я… представь только… вот если бы… он увидел… Маню вместо нас. – Она согнулась в три погибели и захлебнулась от хохота.
Чёрный плащ по-прежнему не сводил глаз с Маниного окна.
Мне стало жутковато, но Феля разогнулась и, грозя ему пальцем, выпалила:
– От вредных привычек нужно избавляться!
Тут и меня прорвало. Мы обе повалились на пол и катались по толстенному персидскому ковру, хохоча до изнеможения.
Когда приступ смеха прошёл, мы ещё какое-то время лежали, глядя в потолок и всхлипывая. Наконец всё утихло.
– Есть хошь? – спросила Феля.
– Зверски.
Мы отправились на её самостоятельную кухню – чудо из чудес для ребёнка, выросшего в одесской коммуналке, – и стали поедать всё подряд, уставившись на крыши соседнего двора, куда выходили окна. Кухня была вытянутой в длину, и на ней могло бы запросто уместиться несколько соседок. А слева, по всей ширине, были ступени, ведущие в просторнейший и тёплый туалет с ванной и душем.
– Хорошо у тебя, – говорила я, заедая сыр шоколадной конфетой из «Золотого ключика».
– А у тебя что, плохо разве?
– И у меня хорошо. У меня соседи, как родные дедушка с бабушкой. Они, наверное, уже волнуются, почему я задерживаюсь.
О том, чтобы возвращаться домой одной после всего этого, не могло быть и речи.
– Покажи мне Шекспира, – попросила я, дожевав последний кусок.
Феля повела меня в комнату, где располагалась библиотека, и перед моим взором за стеклом книжного шкафа неимоверной красоты развернулось королевство старинных книг, доставшихся Фелиному отцу от предков.
Феля бережно вытянула массивный том с «Ромео и Джульеттой», и мы упивались иллюстрациями, переложенными специальной полупрозрачной бумагой по типу той, на которой моя мама переснимала выкройки из журналов мод. Ради этого стоило познать горький вкус свободы.
Вскоре пришёл Фелин папа. Он был немного удивлён, застав меня в гостях.