Внезапно Сесиль разозлилась на себя: какого черта! Почему она должна отказывать себе в удовольствии?
– А потому что ты трусиха: позволила ему тобой руководить!
Она и не заметила, что произнесла эти слова вслух, но они придали ей смелости.
Не закрыв гроссбуха и не выпустив из рук пера, она быстро развернула газету и начала перелистывать страницы в поисках нужного раздела, но уже через десять секунд Сесиль стало трудно дышать. Слова словно плясали и подпрыгивали у нее перед глазами, насмехаясь над ней.
Наконец случилось то, чего она так страшилась, из-за чего перестала читать проклятые газеты: любимец высшего света объявил о своей помолвке.
Сесиль услышала щелчок, поняла, что сломала свое любимое перо, и выругалась:
– Merde![3]
Вот что бывает, когда слишком много думаешь о Гае Дарлингтоне: драгоценные вещи ломаются.
«А что тебя так удивляет? Ты знала, что рано или поздно это случится. Так почему ты ведешь себя, как влюбленная школьница?»
Сесиль все прекрасно понимала, пыталась выбросить из головы мысли о Гае и унять разрывавшую сердце боль, но все же не могла перестать думать о нем или пытаться его увидеть.
Странно, но возникший у нее перед глазами образ вовсе не напоминал того Гая, что стоял на палубе пакетбота, отправлявшегося из Франции в Англию: отчаявшегося, обиженного и злого, словно это она его предала.
Нет, сознание Сесиль до сих пор рисовало яркий и живой портрет того Гая Дарлингтона, каким он был год назад, в тот день, когда она впервые его встретила…